Интересно, что «Трактат о пробуждении веры в Махаяну» обеспечивает теоретическим обоснованием и махаянский культ- истинная реальность извечно пробужденного Ума изнутри воздействует на сознание людей, формируя васаны, направляющие людей к добру и совершенствованию. Это воздействие также противодействует васанам, накапливающимся в алая-виджняне и стимулирующим кармическую активность живых существ, привязывающую их к санcape. А это уже похоже на идею божественного промысла теистических религий.
Кроме того, влияния природы Единого Ума могут принимать в индивидуальном сознании образы наставляющих человека на путь добра Будд и бодхисаттв, которые как раз и почитаются в многочисленных богослужебных ритуалах и литургических церемониях махаянского буддизма.
Теперь и сансара, и нирвана стали рассматриваться всего лишь как состояния одного и того же Ума- его омраченное состояние есть сансара, а пробужденное, или просветленное — нирвана.
Но наивысшее познание — постижение самой природы этого Ума, которая и есть Будда.
Сараха (VII в ):
Не сиди взаперти дома и не удаляйся в леса,
Но постигай природу своего Ума, где бы ты ни был
И когда ты познаешь правду,
Где тогда окажется сансара и где — нирвана?
Человек, постигший природу своего Ума, свое высшее и истинное «я», которое есть также природа Будды, и, если так будет позволено выразиться, овладевший этим Умом, может одновременно пребывать и в сансаре, и в нирване, превосходя и то, и другое. Такой человек (собственно, уже сверхчеловек) получил в поздней индо-буддийской традиции наименование махасиддхи, великого совершенного. Постепенно синкретическая философия йогачары-гарбхи все больше дистанцируется от классической йогачары, противопоставляя себя ей даже на уровне самоназвания. В классической йогачаре слова читта (ум, психика) и виджняна (сознание) употреблялись как синонимы и, соответственно, синонимичными считались и такие самоназвания йогачары, как читтаматра (только лишь ум) и виджнянаматра (только лишь сознание). Синтетическое направление присваивает себе самоназвание читтаматра, понимая под читтой (умом) единый и абсолютный Ум, Татхагатагарбху, и оставляет название виджняна(али виджняпти)матра за классической йогачарой. Позднее, уже в Китае, знаменитый теоретик школы Хуаянь, патриарх Фа-цзан, полемизируя со столь же знаменитым Сюань-цзаном, заявлял, что его школа, представляющая читтаматру, постигает саму абсолютную природу феноменов Ума — дхарм, тогда как виджнянаматра Сюань-цзана постигает лишь сами эти феномены, не проникая в суть их абсолютно недвойственной природы. Это фактически было равнозначно утверждению, что классическая йогачара останавливается на уровне относительно реального, тогда как синтетическая гарбха-йогачара проникает на уровень совершенной реальности.
И именно в Китае (а потом также в Корее, Японии и Вьетнаме) теория изначального пробуждения синкретической йогачара-гарбхи стала важнейшим и определяющим аспектом буддийской традиции этого региона.
Когда в феврале 1991 г известный монах каллиграф Чугуан дарил мне свою каллиграфическую надпись с четырьмя иероглифами чан, лэ, во, цзин (то есть «постоянство, блаженство, „я", чистота»), он заметил, что в этих четырех знаках выражена вся суть буддизма.
ГЛАВА 7
БУДДИЙСКАЯ
ФИЛОСОФИЯ
В ТИБЕТЕ
Говоря о тибетском буддизме, необходимо сразу же указать на неправомерность употребления термина «ламаизм» для обозначения этой ветви Махаяны. Сами тибетцы не знают этого слова. Это слово было создано европейцами в XIX в. для того, чтобы подчеркнуть существовавший в Тибете культ духовного учителя, «доброго друга» — ламы (от тибетских слов ла — «высокий» и ма — «нет», то есть «высочайший»). Первоначально ламами в Тибете называли только тулку — «воплощенных лам». Позднее это слово было распространено на всех полноправных членов монашеской общины — бхикшу. В Монголии ламами стали называть вообще всех духовных лиц, носящих «одежды Дхармы», а в Бурятии это слово применяется уже как к ученикам, так и к мирянам, принявшим некоторые буддийские обеты.
Словом лама в тибетских текстах также переводится санскритское гуру (духовный учитель). Таким образом, тибетский буддизм превращался как бы в особую конфессию, что совершенно неоправданно, поскольку тибетская монастырская традиция не только восприняла, но и с необычайной тщательностью сохранила и воспроизвела позднеиндийскую буддийскую традицию во всей ее полноте. В этом отношении с гораздо большим основанием можно было бы счесть особой конфессией китайский буддизм, сильно изменившийся и трансформировавшийся под воздействием традиционной китайской культуры.
Что же касается культа лам, то йога почитания учителя (гуру-йога) — явление вполне индийское и лишенное какой бы то ни было тибетской специфики. Фактически, все отличия тибетского буддизма от индийского буддизма эпохи Палов существуют только на уровне народной и бытовой религиозности, не затрагивая собственно «большую традиции».
...Позднее бон подвергся настолько мощному влиянию буддизма, что, по существу, превратился в одно из не совсем «ортодоксальных» направлений буддизма; религиозная доктрина, иконография и пантеон, содержание и сама форма священных текстов, архитектура храмов, формы религиозной практики бон — все это стало лишь едва и с трудом отличаемым от собственно буддийского. Поэтому судить о древнем бон по современному облику этой религии, еще имеющей некоторое распространение среди тибетцев, совершенно неправильно. Столь же неверно и предполагать бонское происхождение некоторых форм буддийской практики в Тибете (Дзог-чэн) лишь на том основании, что ее практикуют и современные последователи бон.
... Даже покинул Тибет Падмасамбхава не обычным способом: обретя волшебное иллюзорное тело, он взошел на небо по арке из радуги, сидя верхом на коне.
...Тибетские источники сводят предмет дискуссии к нескольким положениям.
Во-первых, Хэшан Махаяна учил, что пробуждение и обретение состояния Будды происходит мгновенно, или внезапно, тогда как Камалашила проповедовал классическую доктрину пути бодхисаттвы, восходящего по десяти ступеням совершенствования в течение трех неизмеримых мировых циклов благодаря практике шести совершенств.
Во-вторых, Хэшан Махаяна отрицал ценность самих парамит, считая их мирскими добродетелями (за исключением праджня-парамиты). Способствующими улучшению кармы, но не имеющими никакого отношения к пробуждению и реализации природы Будды.
В-третьих, Хэшан Махаяна считал, что главным методом совершенствования является созерцание, направленное на достижение полной остановки мыслительного процесса и обретение состояния «недумания» (кит у нянь), при котором исчезают все различия и ментальные конструкты (викальпа) , равно как и субъектно-объектная дихотомия.
Вслед за прекращением «думания» наша собственная природа, которая есть природа Будды, раскрывается немедленно и спонтанно.
тезисы, выдвинутые Хэшаном Махаяной, отражали позиции, которых придерживались и многие буддисты в самой Индии (особенно в рамках тантрической традиции, несколько позднее они будут в полной мере представлены в учениях махасиддхов и традиции, известной как Маха-мудра).
Теоретической их основой, несомненно, была теория Татхагатагарбхи (особенно положение «наш собственный Ум и есть Будда»).
Отзвуки полемики в Самье могут быть обнаружены и в главном труде Камалашилы — трактате «Рассмотрение ступеней созерцательной практики».
только в XI в , в период так называемой второй рецепции буддизма в Тибете и возрождения там махаянской традиции, сангха и миряне Страны снегов окончательно и на этот раз бесповоротно обратились в сторону Индии, взяв, восприняв, сохранив и развив богатейшее наследие ее буддийской культуры.
Тем не менее, «чаньский» субстрат сохранился в тибетском буддизме. Свидетельством этому является теория и практика течения Дзог-чэн, или Дзогпа чэн-по (маха ати-йога), являющегося высшей йогой тибетской школы Ньингма-па («Старая» или «Древняя» школа), возводящей свои корни к самому раннему этапу рецепции буддизма в Тибете и считающей своим основателем самого Падмасамбхаву. А именно во времена Падмасамбхавы влияние китайских «хэшанов» из школы Чань было наиболее интенсивным.
Дзог-чэн учит, что природа нашего ума есть изначальный недвойственный гносис (джняна или видья> риг-па или йешес/ешей), который присутствует в любом наличном акте сознания. Осознание (актуализация) этого постоянного п р и с у т с т в и я есть обретение состояния Будды (ср. с чаньским принципом «Смотри в свою природу, и станешь Буддой»).
...Вторая линия возрождения буддизма на тибетском плоскогорье была чисто йогической, она восходила к индийской традиции махасиддхов (великих совершенных), связанной с именами таких знаменитых йогинов, как Тилопа и Наропа. В Тибет ее принес йогин и переводчик Марпа, проповедовавший узкому кругу своих учеников методы «шести йог Наропы».
Большое значение Марпа и его преемники придавали также практике маха-мудры — непосредственного постижения природы своего сознания как природы Будды.
Миларепа стоит у истоков тибетской традиции уединенного горного отшельничества; в труднодоступных горных пещерах он практиковал йогу туммо — внутреннего тепла, которая, по его словам, неоднократно спасала его во время суровых тибетских зим.
Своим преемником Миларепа сделал одного из своих самых поздних учеников — Гампопу (Гампопу), автора многих ученых буддийских сочинений.
После Гамбопы школа Кагью-па разделилась на несколько ветвей — субтрадиций (так называемые «четыре большие и восемь малых*). Духовный глава направления носит титул Кармапа. Кармапа считается третьим по статусу иерархом Тибета (после Панчэн-ламы и Далай-ламы).
В конце XII в самой влиятельной школой тибетского буддизма становится основанная еще в 1073 г школа Сакья-па («Желтая Земля», по названию местности, где был возведен первый монастырь этой школы). Именно с этой школой связано и происхождение титула Далай-лама («лама, [чья мудрость подобна) океану»).
...Определенная догматичность и схоластическая сухость отличают саму стилистику сочинении последователей Цзонкхапы — гелугпинцев. Как сказал, несколько утрируя ситуацию, один современный буддист, характеризуя позицию гелугпинцев- «Если не будешь знать логики, то не станешь Буддой».
Красные головные уборы сакьясцев и ньингмапинцев также были заменены желтыми, что и дало гелугпинцам распространенное в старой буддологической литературе прозвание «желтошапочной секты».
она вошла в историю под названием Гелуг-па, то есть школа монастыря Гэ (имеется в виду Гэндан — «Обитель Блага»), перевод названия Гелуг-па как «друзья добродетели» является неправильным. Именно Цзонкхапа впервые провозгласил радикальную мадхьямака-прасангику высшим из всех учений буддизма.
известным учеником Цзонкхапы был Гэндундуб, провозглашенный посмертно Далай-ламой I. К началу XVII в. школа Гелуг-па превратилась в силу, доминировавшую как в духовной, так и в политической жизни Тибета. При Далай-ламе V (1617—1682) Гелуг-па не только становится главенствующей школой тибетского буддизма, но и объединившей под властью своих иерархов практически весь Тибет.
Эзотерический форум
Торчинов "Учение о Я и личности в буддизме"
Модератор: просто Соня
-
просто Соня
- Сообщения: 8953
- Зарегистрирован: 09 апр 2011, 20:33
- Откуда: Москва
Re: Торчинов "Учение о Я и личности в буддизме"
29 июл 2021, 19:16
Не важно, что написано. Важно, как понято.
-
просто Соня
- Сообщения: 8953
- Зарегистрирован: 09 апр 2011, 20:33
- Откуда: Москва
Re: Торчинов "Учение о Я и личности в буддизме"
05 сен 2021, 15:17
ГЛАВА 8
Школа Чань (Чань цзун)
Название школы точно отражает ее существо. Слово чань (сокращение от чаньна) есть не что иное как транскрипция санскритского дхьяна (созерцание, медитация) Это указывает на преимущественно йогическую, психопрактическую ориентацию данного направления буддизма Другое, малоизвестное, название этой школы — школа «Сердца Будды» (буддха хридая).
Согласно традиции, основал ее сам Будда Шакьямуни, который один раз поднял перед учениками цветок и улыбнулся («Цветочная проповедь Будды») Никто, однако, кроме Махакашьяпы, не понял смысла этого жеста Будды. Махакашьяпа же ответил Будде, тоже подняв цветок и улыбнувшись. В это мгновение он пережил пробуждение- состояние пробуждения было передано ему Буддой непосредственно, без наставлений в устной или письменной форме. Так, согласно Чань, началась традиция прямой («от сердца к сердцу») передачи пробуждения от учителя к ученику.
В основе раскола на Северную и Южную школы лежала дискуссия о мгновенном, внезапном (дунь) или постепенном (цзянь) характере пробуждения. Южная школа утверждала, что пробуждение, будучи самой природой сознания, не может быть ничем обусловлено и должно озарить «мирское», обыденное, профаническое сознание последователя Чань подобно вспышке молнии. Северная школа во главе с Шэнь-сю, напротив, настаивала на постепенном характере пробуждения, подобном постепенному исчезновению мрака во время рассвета. Существовало и множество переходных смешанных концепций, например теория Цзун-ми о «мгновенном пробуждении и постепенном совершенствовании»: солнце восходит внезапно (пробуждение мгновенно), но разгоняет туман и иссушает росу постепенно (совершенствование, приводящее к исчезновению аффектов, заблуждений и их последствий постепенно).
Огромная роль в формировании классического Чань принадлежит Ма-цзу, провозгласившему принцип «Ум обычного человека и есть ум Дао, речь обычного человека и есть слово Будды». Основными принципами школы Чань являются следующие положения: «Смотри в свою природу и станешь Буддой» и «Пробуждение передается особым образом от сердца к сердцу, без опоры на письменные знаки». Первое из этих положений означало, что поскольку каждое живое существо наделено природой Будды, более того, является Буддой, но не знает об этом (ср. высказывание японского наставника школы Сото Догэна: «Если правильным оком посмотреть на жабу и червяка, то окажется, что даже они наделены тридцатью двумя признаками Будды»), то любой человек может непосредственно узреть эту природу в качестве своей собственной сути, своего истинного «я», осознать себя как «пребывающего в мешке из плоти внутреннего человека без ранга». И для этого вовсе не нужно ни изучать многочисленные тексты, ни в течение многих жизней постепенно восходить по ступеням пути бодхисаттвы. Обретение состояния Будды в этой жизни («в одном теле») — вот цель Чань, роднящая его с тантрой и тибетским Дзог-чэн.
Второе положение Чань означало, что пробуждение, будучи изначальной собственной и н е р о ж ¬д е н н о й (японский учитель Дзэн XVIIв Банкэй
особенно подчеркивал именно это определение) природой сознания, не может быть обусловлено никакими внешними факторами, в том числе и изучением текстов. Сутры напечатаны на бумаге, а истинное Учение Будды есть лишь в нашем собственном сердце. Чтобы обрести счастье и увеличить свою мудрость, надо знать правильный путь к этому, надо заниматься практикой чань и знать методы вхождения в мир мудрости Будды, и тогда всякий сможет использовать сокровища своего собственного ума, ибо драгоценнейшая из всех сутр не напечатана на бумаге, а оттиснута в нашем уме. И только сутры вместилища нашего ума могут породить мириады дхарм. Состояние пробуждения может быть реализовано любым человеком через прозрение, просветление сознания, что осуществляется пробужденным учителем с помощью определенных приемов воздействия на психику ученика.
В ходе этого воздействия учитель как бы передает, транслирует осознанную пробужденность своего «трезвенного» сознания ученику, подобно тому, как Будда передал свое пробуждение Махакашьяпе. Монах Линьцзи И-сюань даже сказал «Встретишь Будду — убей Будду Встретишь патриарха — убей патриарха» Смысл этого высказывания в том, что следует убить в себе привязанность ко всему внешнему, ко всем образам и именам. Будда — это сам человек в его истинности, а не некий религиозный авторитет или законоучитель. И тем более это не изображение и не текст. «В горах нет Будды Будда — это твое собственное сердце, и вне его никакого другого Будды нет». В своей психопрактике школа Чань тоже достаточно оригинальна. Несмотря на то, что некоторые направления Чань (особенно Цаодун/ Сото) практиковали и традиционное созерцание в сидячей позе со скрещенными ногами (цзо чань/дза дзэн), эта школа не считала таковое наиболее совершенным и тем более единственно возможным методом Большинство направлений Чань предписывало монахам пребывать в состоянии созерцания при любых формах деятельности, даже во время занятий физическим трудом, бывшим обязательным для всех чаньских монахов (принцип учителя Бай-чжана- «День без работы — день без еды»). А продвинутые монахи должны были уметь заниматься созерцательной практикой даже во сне.
...Вот примеры некоторых характерных «гун-ань»- «Всем известно, что такое хлопок двумя ладонями А как звучит хлопок одной ладони?»,
«Каково было твое лицо прежде, чем родились твои родители?» (имеется в виду изначальная и нерожденная «природа Будды» как истинное «лицо» человека),
«Не утверждая и не отрицая, скажи, в чем смысл Чань?»,
«Представьте, что вы, будучи связаны по рукам и ногам, висите над пропастью, ухватившись зубами за ветку дерева К краю пропасти подходит учитель и спрашивает о том, зачем Бодхидхарма пришел с Запада Ответьте ему».
Логическая неразрешимость «гун-ань» должна была стимулировать некий интуитивный прорыв сознания ученика за пределы всякой двойственности и вызвать в нем видение собственной природы как природы Будды.
Чаньское «иконоборчество» постепенно стало культурным стереотипом, что привело Чань к отказу от него. Здесь уместно вспомнить любопытный случай, произошедший с Ф. Капло. Когда Капло впервые приехал в Японию и зашел в дзэнский монастырь, то первое, что он увидел, был монах, зажигающий свечу пред изображением основателя монастыря. Капло сказал ему. «Зачем ты ставишь свечу? Не лучше ли разбить это изображение?» Монах ответил «Если тебе хочется, разбей его А мне больше хочется поставить перед ним свечку».
Близок к «гун-ань» также метод, известный как хуатоу (слово, как и «гун-ань», практически непереводимое; если «гун-ань» означает нечто вроде «публичный юридический казус», то «хуатоу» можно калькировать как «словность», «речевость») «Хуатоу» есть некое чаньское «вопрошание о сушем» Например, монах повторяет имя Будды Амитабхи, а затем вопрошает себя «Кто есть тот, кто повторяет имя Будды?»
С начала IX в благодаря деятельности Цзун-ми, в Чань восторжествовал принцип цзяо-чань и чжи, то есть «доктрина (цзяо — имеется в виду философия Хуаянь) и созерцание (чаньская психопрактика) суть одно». Вследствие этого «Аватамсака сутра» становится одним из наиболее почитаемых в Чань текстов, а сочинения хуаяньских философов — теоретическим фундаментом Чань.
Школа Чань быстро распространяется из Китая в другие страны региона. Во Вьетнаме в X—XIV вв. многие императоры становились монахами и даже патриархами. В Японию школа Чань (Дзэн) проникла поздно, на рубеже XII—XIII вв. Первыми проповедниками Дзэн были Эйсай (направление Риндзай) и Догэн (Сото).
Учение Чань о внезапном пробуждении (у, яп. сатори), о непосредственном усмотрении природы Будды в себе и во всем сущем (цзянь син, яп кэнсё), а также другие аспекты теории и практики Чань оказали огромное влияние на литературу, искусство и эстетические теории Китая и сопредельных стран. Дух Дзэн пронизывает всю культуру Японии, от хайку Басе до чайной церемонии (тя-но ю) и искусства икебаны. Влияние Дзэн можно обнаружить в творчестве Г Гессе, Дж Сэлинджера, Дж Керуака. во взглядах А Швейцера, психологии К Г Юнга и Э Фромма (написавшего даже вместе с Судзуки статью «Дзэнбуддизм и психоанализ»), в произведениях некоторых композиторов (Г Малер) и художников рубежа XIX—XX вв (Ван Гог, А Матисс).
ГЛАВА 9
ОЧЕРК ИСТОРИИ
ИЗУЧЕНИЯ
БУДДИЙСКОЙ
ФИДОСОФИИ
В РОССИИ
Розенберг показал, что никакого буддизма «вообще» нет. Буддизм исторически существовал и существует только в виде отдельных школ и направлений. Последние годы жизни Щербатского были очень тяжелыми. Большинство его учеников и коллег было репрессировано и казнено по нелепым обвинениям. Его самый выдающийся ученик Е Е. Обермиллер умер от рассеянного склероза. Сам академик подвергся настоящей травле как идеалист-неокантианец, проповедующий реакционные взгляды и занимающийся реакционной «индийской поповщиной». Его работы издаются в России, но только по-английски После начала войны Щербатской вместе с другими академиками оказывается в эвакуации в Боровом (Казахстан), где он и умирает 18 марта 1942 г. А вместе с ним умирает и классическая отечественная буддология, уже никогда не оправившаяся от ударов, нанесенных ей сталинскими репрессиями.
«Подобно тому как слепой от рождения человек не может увидеть солнца, так и люди, пребывающие в тисках общепринятых понятий, не могут непосредственно постичь Будду, но стремятся описать его умозрительно. Ими он и не может быть постигнут непосредственно. Будда должен рассматриваться как космический порядок, его тело есть космос, сущность космоса непознаваема, и ее невозможно понять умозрительно. Реальность Будды — это реальность вселенной, и поскольку Будда не имеет отдельной реальности, то и вселенная не имеет никакой реальности вне Будды. Все элементы бытия, просеянные сквозь сито относительности, приобретают великолепие, все миллионы существований должны рассматриваться
как проявленное в них тело Будды. Это и есть относительность, кульминационная точка мудрости (праджня-парамита).
Академик Щербатской создал блестящую школу, но она, увы, не пережила своего создателя, погубленная сталинскими репрессиями После смерти Щербатского в 1942 г буддология в России (СССР) исчезает как минимум на 15 лет. С началом так называемой «хрущевской оттепели» буддологические исследования в нашей стране робко возрождаются, однако до сих пор им не удалось превзойти довоенный уровень.
Однако этот «ренессанс» оказался весьма кратковременным. В 1972 г подвергается аресту Б. Д. Дандарон (дважды репрессировавшийся в сталинское время), бывший не только буддологом, но и практикующим буддистом и даже более того — тантрическим йогином (он происходил из старого рода, давшего Бурятии многих выдающихся лам) Ему инкриминируется создание некоей секты В качестве
свидетелей защитой приглашаются многие буддологи, поддерживавшие тесный контакт с группой Дандарона Суд осуждает Дандарона, вскоре умершего в
заключении, и выносит частные определения в адрес некоторых свидетелей Последствия «дела Дандарона» оказываются поистине трагическими для буддологии- в глазах властей и академических чиновников она становится занятием подозрительным, почти крамольным Буддологические исследования сворачиваются, большинство исследовательских тем собственно
буддологического характера закрывается. Эмигрируют в Англию А М Пятигорский и в Израиль — А Я Сыркин. фактически отстраняется от научной жизни О Ф Волкова, отходит от научной деятельности Л Э. Мялль...
Школа Чань (Чань цзун)
Название школы точно отражает ее существо. Слово чань (сокращение от чаньна) есть не что иное как транскрипция санскритского дхьяна (созерцание, медитация) Это указывает на преимущественно йогическую, психопрактическую ориентацию данного направления буддизма Другое, малоизвестное, название этой школы — школа «Сердца Будды» (буддха хридая).
Согласно традиции, основал ее сам Будда Шакьямуни, который один раз поднял перед учениками цветок и улыбнулся («Цветочная проповедь Будды») Никто, однако, кроме Махакашьяпы, не понял смысла этого жеста Будды. Махакашьяпа же ответил Будде, тоже подняв цветок и улыбнувшись. В это мгновение он пережил пробуждение- состояние пробуждения было передано ему Буддой непосредственно, без наставлений в устной или письменной форме. Так, согласно Чань, началась традиция прямой («от сердца к сердцу») передачи пробуждения от учителя к ученику.
В основе раскола на Северную и Южную школы лежала дискуссия о мгновенном, внезапном (дунь) или постепенном (цзянь) характере пробуждения. Южная школа утверждала, что пробуждение, будучи самой природой сознания, не может быть ничем обусловлено и должно озарить «мирское», обыденное, профаническое сознание последователя Чань подобно вспышке молнии. Северная школа во главе с Шэнь-сю, напротив, настаивала на постепенном характере пробуждения, подобном постепенному исчезновению мрака во время рассвета. Существовало и множество переходных смешанных концепций, например теория Цзун-ми о «мгновенном пробуждении и постепенном совершенствовании»: солнце восходит внезапно (пробуждение мгновенно), но разгоняет туман и иссушает росу постепенно (совершенствование, приводящее к исчезновению аффектов, заблуждений и их последствий постепенно).
Огромная роль в формировании классического Чань принадлежит Ма-цзу, провозгласившему принцип «Ум обычного человека и есть ум Дао, речь обычного человека и есть слово Будды». Основными принципами школы Чань являются следующие положения: «Смотри в свою природу и станешь Буддой» и «Пробуждение передается особым образом от сердца к сердцу, без опоры на письменные знаки». Первое из этих положений означало, что поскольку каждое живое существо наделено природой Будды, более того, является Буддой, но не знает об этом (ср. высказывание японского наставника школы Сото Догэна: «Если правильным оком посмотреть на жабу и червяка, то окажется, что даже они наделены тридцатью двумя признаками Будды»), то любой человек может непосредственно узреть эту природу в качестве своей собственной сути, своего истинного «я», осознать себя как «пребывающего в мешке из плоти внутреннего человека без ранга». И для этого вовсе не нужно ни изучать многочисленные тексты, ни в течение многих жизней постепенно восходить по ступеням пути бодхисаттвы. Обретение состояния Будды в этой жизни («в одном теле») — вот цель Чань, роднящая его с тантрой и тибетским Дзог-чэн.
Второе положение Чань означало, что пробуждение, будучи изначальной собственной и н е р о ж ¬д е н н о й (японский учитель Дзэн XVIIв Банкэй
особенно подчеркивал именно это определение) природой сознания, не может быть обусловлено никакими внешними факторами, в том числе и изучением текстов. Сутры напечатаны на бумаге, а истинное Учение Будды есть лишь в нашем собственном сердце. Чтобы обрести счастье и увеличить свою мудрость, надо знать правильный путь к этому, надо заниматься практикой чань и знать методы вхождения в мир мудрости Будды, и тогда всякий сможет использовать сокровища своего собственного ума, ибо драгоценнейшая из всех сутр не напечатана на бумаге, а оттиснута в нашем уме. И только сутры вместилища нашего ума могут породить мириады дхарм. Состояние пробуждения может быть реализовано любым человеком через прозрение, просветление сознания, что осуществляется пробужденным учителем с помощью определенных приемов воздействия на психику ученика.
В ходе этого воздействия учитель как бы передает, транслирует осознанную пробужденность своего «трезвенного» сознания ученику, подобно тому, как Будда передал свое пробуждение Махакашьяпе. Монах Линьцзи И-сюань даже сказал «Встретишь Будду — убей Будду Встретишь патриарха — убей патриарха» Смысл этого высказывания в том, что следует убить в себе привязанность ко всему внешнему, ко всем образам и именам. Будда — это сам человек в его истинности, а не некий религиозный авторитет или законоучитель. И тем более это не изображение и не текст. «В горах нет Будды Будда — это твое собственное сердце, и вне его никакого другого Будды нет». В своей психопрактике школа Чань тоже достаточно оригинальна. Несмотря на то, что некоторые направления Чань (особенно Цаодун/ Сото) практиковали и традиционное созерцание в сидячей позе со скрещенными ногами (цзо чань/дза дзэн), эта школа не считала таковое наиболее совершенным и тем более единственно возможным методом Большинство направлений Чань предписывало монахам пребывать в состоянии созерцания при любых формах деятельности, даже во время занятий физическим трудом, бывшим обязательным для всех чаньских монахов (принцип учителя Бай-чжана- «День без работы — день без еды»). А продвинутые монахи должны были уметь заниматься созерцательной практикой даже во сне.
...Вот примеры некоторых характерных «гун-ань»- «Всем известно, что такое хлопок двумя ладонями А как звучит хлопок одной ладони?»,
«Каково было твое лицо прежде, чем родились твои родители?» (имеется в виду изначальная и нерожденная «природа Будды» как истинное «лицо» человека),
«Не утверждая и не отрицая, скажи, в чем смысл Чань?»,
«Представьте, что вы, будучи связаны по рукам и ногам, висите над пропастью, ухватившись зубами за ветку дерева К краю пропасти подходит учитель и спрашивает о том, зачем Бодхидхарма пришел с Запада Ответьте ему».
Логическая неразрешимость «гун-ань» должна была стимулировать некий интуитивный прорыв сознания ученика за пределы всякой двойственности и вызвать в нем видение собственной природы как природы Будды.
Чаньское «иконоборчество» постепенно стало культурным стереотипом, что привело Чань к отказу от него. Здесь уместно вспомнить любопытный случай, произошедший с Ф. Капло. Когда Капло впервые приехал в Японию и зашел в дзэнский монастырь, то первое, что он увидел, был монах, зажигающий свечу пред изображением основателя монастыря. Капло сказал ему. «Зачем ты ставишь свечу? Не лучше ли разбить это изображение?» Монах ответил «Если тебе хочется, разбей его А мне больше хочется поставить перед ним свечку».
Близок к «гун-ань» также метод, известный как хуатоу (слово, как и «гун-ань», практически непереводимое; если «гун-ань» означает нечто вроде «публичный юридический казус», то «хуатоу» можно калькировать как «словность», «речевость») «Хуатоу» есть некое чаньское «вопрошание о сушем» Например, монах повторяет имя Будды Амитабхи, а затем вопрошает себя «Кто есть тот, кто повторяет имя Будды?»
С начала IX в благодаря деятельности Цзун-ми, в Чань восторжествовал принцип цзяо-чань и чжи, то есть «доктрина (цзяо — имеется в виду философия Хуаянь) и созерцание (чаньская психопрактика) суть одно». Вследствие этого «Аватамсака сутра» становится одним из наиболее почитаемых в Чань текстов, а сочинения хуаяньских философов — теоретическим фундаментом Чань.
Школа Чань быстро распространяется из Китая в другие страны региона. Во Вьетнаме в X—XIV вв. многие императоры становились монахами и даже патриархами. В Японию школа Чань (Дзэн) проникла поздно, на рубеже XII—XIII вв. Первыми проповедниками Дзэн были Эйсай (направление Риндзай) и Догэн (Сото).
Учение Чань о внезапном пробуждении (у, яп. сатори), о непосредственном усмотрении природы Будды в себе и во всем сущем (цзянь син, яп кэнсё), а также другие аспекты теории и практики Чань оказали огромное влияние на литературу, искусство и эстетические теории Китая и сопредельных стран. Дух Дзэн пронизывает всю культуру Японии, от хайку Басе до чайной церемонии (тя-но ю) и искусства икебаны. Влияние Дзэн можно обнаружить в творчестве Г Гессе, Дж Сэлинджера, Дж Керуака. во взглядах А Швейцера, психологии К Г Юнга и Э Фромма (написавшего даже вместе с Судзуки статью «Дзэнбуддизм и психоанализ»), в произведениях некоторых композиторов (Г Малер) и художников рубежа XIX—XX вв (Ван Гог, А Матисс).
ГЛАВА 9
ОЧЕРК ИСТОРИИ
ИЗУЧЕНИЯ
БУДДИЙСКОЙ
ФИДОСОФИИ
В РОССИИ
Розенберг показал, что никакого буддизма «вообще» нет. Буддизм исторически существовал и существует только в виде отдельных школ и направлений. Последние годы жизни Щербатского были очень тяжелыми. Большинство его учеников и коллег было репрессировано и казнено по нелепым обвинениям. Его самый выдающийся ученик Е Е. Обермиллер умер от рассеянного склероза. Сам академик подвергся настоящей травле как идеалист-неокантианец, проповедующий реакционные взгляды и занимающийся реакционной «индийской поповщиной». Его работы издаются в России, но только по-английски После начала войны Щербатской вместе с другими академиками оказывается в эвакуации в Боровом (Казахстан), где он и умирает 18 марта 1942 г. А вместе с ним умирает и классическая отечественная буддология, уже никогда не оправившаяся от ударов, нанесенных ей сталинскими репрессиями.
«Подобно тому как слепой от рождения человек не может увидеть солнца, так и люди, пребывающие в тисках общепринятых понятий, не могут непосредственно постичь Будду, но стремятся описать его умозрительно. Ими он и не может быть постигнут непосредственно. Будда должен рассматриваться как космический порядок, его тело есть космос, сущность космоса непознаваема, и ее невозможно понять умозрительно. Реальность Будды — это реальность вселенной, и поскольку Будда не имеет отдельной реальности, то и вселенная не имеет никакой реальности вне Будды. Все элементы бытия, просеянные сквозь сито относительности, приобретают великолепие, все миллионы существований должны рассматриваться
как проявленное в них тело Будды. Это и есть относительность, кульминационная точка мудрости (праджня-парамита).
Академик Щербатской создал блестящую школу, но она, увы, не пережила своего создателя, погубленная сталинскими репрессиями После смерти Щербатского в 1942 г буддология в России (СССР) исчезает как минимум на 15 лет. С началом так называемой «хрущевской оттепели» буддологические исследования в нашей стране робко возрождаются, однако до сих пор им не удалось превзойти довоенный уровень.
Однако этот «ренессанс» оказался весьма кратковременным. В 1972 г подвергается аресту Б. Д. Дандарон (дважды репрессировавшийся в сталинское время), бывший не только буддологом, но и практикующим буддистом и даже более того — тантрическим йогином (он происходил из старого рода, давшего Бурятии многих выдающихся лам) Ему инкриминируется создание некоей секты В качестве
свидетелей защитой приглашаются многие буддологи, поддерживавшие тесный контакт с группой Дандарона Суд осуждает Дандарона, вскоре умершего в
заключении, и выносит частные определения в адрес некоторых свидетелей Последствия «дела Дандарона» оказываются поистине трагическими для буддологии- в глазах властей и академических чиновников она становится занятием подозрительным, почти крамольным Буддологические исследования сворачиваются, большинство исследовательских тем собственно
буддологического характера закрывается. Эмигрируют в Англию А М Пятигорский и в Израиль — А Я Сыркин. фактически отстраняется от научной жизни О Ф Волкова, отходит от научной деятельности Л Э. Мялль...
Не важно, что написано. Важно, как понято.
-
просто Соня
- Сообщения: 8953
- Зарегистрирован: 09 апр 2011, 20:33
- Откуда: Москва
Re: Торчинов "Учение о Я и личности в буддизме"
07 дек 2023, 23:39
Крылья Орла - Аджан Джаясаро
Полностью тут:
https://www.theravada.ru/Teaching/Lectu ... gle-sv.htm
... В первые годы практики мы можем почувствовать, что мы используем учения Будды так же, как Вуди Аллен свой мыльный пистолет. Как только наступают проблемы - вся практика растворяется.
Нам нужно прилагать усилия, чтобы практика развивалась, потому что те учения, что мы для себя открыли, всё ещё хрупкие и не выдерживают в различных жизненных обстоятельствах. Мы должны взрастить и защитить их, и иногда приходится смиренно признать, что есть определённые вещи, с которыми не может справиться наш пока ещё слабый ум.
Нет какой-то единственной практики, которую можно было бы применять во всех обстоятельствах, поэтому следует развить чутьё и внимательность к тем условиям, которые нам приходится переживать, и развить знание и силу ума, чтобы относиться к этим условиям правильным образом. Это поможет нам избежать неприятностей, поскольку если у нас нет такого качества мудрости, то иногда мы будем терпеть то, что следует отбросить, или будем пытаться отбросить то, что следует терпеть. Или же мы будем избегать того, к чему следует относиться с внимательностью, или будем внимательны и осмотрительны по отношению к тому, что следует всецело отбросить. Вновь и вновь мы будем возвращаться к важности правильных взглядов, которые относятся к такому качеству как мудрость.
Если в процессе практики мы сталкиваемся с одними и теми же трудностями, то следует взять и рассмотреть эту проблему под разными углами. В некоторых случаях это может быть похоже на мыльный пистолет во время дождя: у нас есть учение, мы делаем правильную вещь, но не используем её должным образом. У нас нет усердия в применении, недостаёт целостности и продолжительности, и вместо того, чтобы заполучить подлинник, мы - из-за неумелого использования практики - получаем дешёвую подделку. В других случаях мы можем применять в практике не тот инструмент или же начинаем делать определённую практику без полного понимания её связи с другими факторами, необходимым образом поддерживающими её.
если у нас есть проблема в поддержании осознанности, то мы можем обратить внимание на поддерживающий осознанность фактор вира (усердие, энергичность). И мы можем задаться вопросом: «Осознанность слаба потому что у меня нет усердия? - поскольку правильное усердие естественным образом поддерживает правильную внимательность… Если затем мы видим, что у нас недостаточно усердия, и если сила воли или решительность (адхиттхана) тут сильно не помогают, то мы можем сделать следующий шаг, и подойдём к вере (саддха) в человеческий потенциал достичь просветления и в свою собственную способность достичь пробуждения. Есть ли у нас такая вера? Или же мы поймались в ловушку самокритики, размышляя о том, что на самом деле мы на это неспособны или что наши проблемы невозможно исправить - то есть вызываем в себе подавленность и депрессию по отношению к практике? Если так, то это означает, что в данный момент времени у нас ослаблено качество веры. А если оно ослаблено, то будет ослаблено усердие, что в свою очередь ослабит осознанность, а потому не будет ни сосредоточения, ни мудрости.
Также важно иметь веру в объект медитации. Поэтому следует спросить себя: «Насколько я доверяю, насколько уверен в объекте медитации, в прогрессе медитации? Насколько это важно для меня? На самом ли деле мы считаем, что практика медитации приведёт нас к просветлению?». Если мы так не считаем, то у нас опять-таки недостаток веры, и опять не будет усердия, и опять мы не сможем утвердить осознанность (сати).
... В первые годы практики мы можем почувствовать, что мы используем учения Будды так же, как Вуди Аллен свой мыльный пистолет. Как только наступают проблемы - вся практика растворяется.
Нам нужно прилагать усилия, чтобы практика развивалась, потому что те учения, что мы для себя открыли, всё ещё хрупкие и не выдерживают в различных жизненных обстоятельствах. Мы должны взрастить и защитить их, и иногда приходится смиренно признать, что есть определённые вещи, с которыми не может справиться наш пока ещё слабый ум.
Нет какой-то единственной практики, которую можно было бы применять во всех обстоятельствах, поэтому следует развить чутьё и внимательность к тем условиям, которые нам приходится переживать, и развить знание и силу ума, чтобы относиться к этим условиям правильным образом. Это поможет нам избежать неприятностей, поскольку если у нас нет такого качества мудрости, то иногда мы будем терпеть то, что следует отбросить, или будем пытаться отбросить то, что следует терпеть. Или же мы будем избегать того, к чему следует относиться с внимательностью, или будем внимательны и осмотрительны по отношению к тому, что следует всецело отбросить. Вновь и вновь мы будем возвращаться к важности правильных взглядов, которые относятся к такому качеству как мудрость.
Если в процессе практики мы сталкиваемся с одними и теми же трудностями, то следует взять и рассмотреть эту проблему под разными углами. В некоторых случаях это может быть похоже на мыльный пистолет во время дождя: у нас есть учение, мы делаем правильную вещь, но не используем её должным образом. У нас нет усердия в применении, недостаёт целостности и продолжительности, и вместо того, чтобы заполучить подлинник, мы - из-за неумелого использования практики - получаем дешёвую подделку. В других случаях мы можем применять в практике не тот инструмент или же начинаем делать определённую практику без полного понимания её связи с другими факторами, необходимым образом поддерживающими её.
если у нас есть проблема в поддержании осознанности, то мы можем обратить внимание на поддерживающий осознанность фактор вира (усердие, энергичность). И мы можем задаться вопросом: «Осознанность слаба потому что у меня нет усердия? - поскольку правильное усердие естественным образом поддерживает правильную внимательность… Если затем мы видим, что у нас недостаточно усердия, и если сила воли или решительность (адхиттхана) тут сильно не помогают, то мы можем сделать следующий шаг, и подойдём к вере (саддха) в человеческий потенциал достичь просветления и в свою собственную способность достичь пробуждения. Есть ли у нас такая вера? Или же мы поймались в ловушку самокритики, размышляя о том, что на самом деле мы на это неспособны или что наши проблемы невозможно исправить - то есть вызываем в себе подавленность и депрессию по отношению к практике? Если так, то это означает, что в данный момент времени у нас ослаблено качество веры. А если оно ослаблено, то будет ослаблено усердие, что в свою очередь ослабит осознанность, а потому не будет ни сосредоточения, ни мудрости.
Также важно иметь веру в объект медитации. Поэтому следует спросить себя: «Насколько я доверяю, насколько уверен в объекте медитации, в прогрессе медитации? Насколько это важно для меня? На самом ли деле мы считаем, что практика медитации приведёт нас к просветлению?». Если мы так не считаем, то у нас опять-таки недостаток веры, и опять не будет усердия, и опять мы не сможем утвердить осознанность (сати).
Сам факт, что вы обнаруживаете практику сложной к осуществлению, не удивителен. Но на самом деле это придаёт практике остроты, делает её стимулирующей и приятной. Если бы это было легко, это было бы скучно. Зачем нам это, если это так легко? Как только мы обращаем проблему в задачу, которую нужно решить, то нам легче ощутить прилив сил и получить вдохновение, легче взрастить усердие. Если же вы смотрите на что-то только как на проблему, то это вас обескураживает и подавляет. То, как мы ощущаем себя по отношению к практике и то, как мы это себе преподносим, оказывает эффект на саму практику - это двоякая вещь. Мы можем избежать кучи страданий, если смотрим на вещи умелым образом.
Поэтому мы тренируем себя так, чтобы видеть формы как формы, звуки как звуки, запахи как запахи, вкусы как вкусы, телесные ощущения как просто телесные ощущения. Они просто такие, просто часть материального мира. Они просто дхаммата, как говорят тайцы. Но в уме возникает жажда или цепляние к чему-либо - и это уже больше не дхаммата. Но затем возникает привычная мысль: «Это не должно быть так!», ... - все эти виды суждений основаны на ощущении, что вещи должны быть другими, а не такими, какие они есть.
Чувство вины основывается на ощущениях, что нам не следовало говорить то, что мы сказали, или что нам надо было сказать что-то, что мы не сказали; чтобы каким-нибудь образом мы были бы лучше, чем являемся на самом деле. Однако понимание дхамматы означает, что вещи в точности такие как есть, поскольку таковы текущие причины и условия. Когда мы это понимаем, то можем увидеть, что в тот момент не могло быть по-иному. В ответ на вопрос «Как вообще можно было так поступить?!» мы видим, что так произошло из-за всех этих причин и условий, которые, возможно, уходят корнями в то, что случилось в детстве или прошлой жизни. Или быть может так случилось из-за определённого состояния ума, что и стало причиной, почему человек так поступил. Мы понимаем, что тот факт, что совокупности или кхандхи, что составляют человека, являются обусловленными - лучше всего прослеживается именно в этот самый конкретный момент.
Умение видеть вещи как взаимосвязь причин и условий - как единственное или абсолютное проявление причин и условий существования в любой момент времени - не ведёт к некоей пассивности. Только когда ум познал беспристрастность, он может реагировать должным образом, плодотворным образом. Поэтому путь к решимости и спокойствию лежит, прежде всего, в признании и принятии ситуации как дхамматы. Это именно так, поскольку таков прошлый опыт, прошлые ситуации и так далее. С признанием и принятием дхамматы отвращение и различные неблагие дхаммы (явления) отбрасываются. Ум входит в умиротворённое состояние непоколебимости, подобно тому, как машина переключается на нейтральную передачу, прежде чем перейти на более высокую. Мы видим, что непоколебимость - это необходимый этап, который затем ведёт к более активному этапу речи или молчания, делания или не делания.
Одной из основных истин человеческого ума, на которую часто указывал Будда, это то, что мудрость и сострадание неразделимы. В одном из традиционных примеров говорят об огромной птице, большом орле, одно из крыльев которого - это мудрость, а другое - сострадание. Будда говорил, что чем чётче мы видим природу страдания, тем яснее мы осознаём, что страдание обусловлено жаждой, которая порождена невежеством. По мере того, как наше понимание Четырёх Благородных Истин углубляется, мы чувствуем больше сострадания к себе и к другим - на самом деле ко всем живым существам. Если у вас есть подлинная мудрость, то будет и сострадание, а если есть подлинное сострадание, то будет и мудрость.
Так, чем больше мы смотрим сами на себя в практике, тем больше мы видим страдание в бесчисленных формах - начиная от самых грубых, заканчивая самыми утончёнными - и вездесущее наличие жажды (танха) каждый раз, как мы страдаем. Мы начинаем видеть насколько ненужно нам это страдание, и к самим себе, как и к другим, проявляется глубочайшее сострадание. В самом деле грань между собой и другими становится куда менее жёсткой. Она даже может полностью исчезнуть, когда ум станет прочным, сильным, ярким и могущественным, что осуществляется по мере нашей практики. В то же время, как ни парадоксально, он становится неимоверно чувствительным к страданию, и мы поймём, что оно невыносимо. Невозможность вынести страдание - это признак сострадательного ума. Через тренировку силы, самадхи, панньи мы постепенно освободим ум и сможем подарить ему подлинную независимость, цельность.
Когда появляется проблема, то это наше испытание, это наша практика, а не способ прекратить её. Медитация похожа на то, как если бы мы рассматривали в увеличительное стекло зародыш того, что причиняет нам страдания по жизни. Поэтому можно много чему научиться от тех вещей, что препятствуют нам реализовать самадхи.
Мы начинаем относиться ко всему, что возникает - помехи ли это или же факторы просветления или что-либо ещё - как к дхаммата. Всё это обусловленные явления. Они наличествуют благодаря определённым причинам и условиям. Понимая это, мы можем войти в поток причин и условий правильным образом. Простым лишь признанием вещей как дхаммата мы устраняем инстинктивную эмоциональную реакцию на них - наше желание или нежелание - и переходим к состоянию беспристрастности. Из состояния беспристрастности, нейтрального состояния, ум может перейти в активный режим, наиболее подходящий для работы с каким-либо явлением. Чем дольше и ближе мы смотрим, тем больше мы понимаем и тем большее сострадание возникает в нашем сердце. Поэтому когда в практике развивается мудрость, она развивается не односторонне, а включает в себя всё бытие - поскольку мудрость и сострадание подобны двум крыльям птицы.
---
1 Асавы - основные утечки энергии ума, которые не позволяют нам ясно видеть вещи. Это чувственные желания, жажда вечного существования и невежество.
Добавлено спустя 2 минуты 28 секунд:
Дочери и сыновья - Аджан Джаясаро
Полностью тут:
https://theravada.ru/Teaching/Lectures/ ... ons-sv.htm
Паннья (мудрость) - это вид знания, который способствует угасанию страданий и умственных омрачений, их вызывающих. Люди постоянно уязвимы перед страданиями, и никто не хочет страдать даже лишь чуть-чуть. Мы страдаем потому, что не понимаем того, каким образом возникает страдание и того, каким образом оно прекращается. Но почему же мы этого не понимаем? Потому что мы не понимаем самих себя и даже не пытаемся этого сделать хотя бы до той степени, до которой могли бы. Пока мы не понимаем самих себя, мы всегда будем жертвой собственных эмоций. Это похоже на то, как если бы мы находились в тёмной комнате вместе с коброй. Разве мы могли бы перемещаться по этой комнате так, чтобы она нас не кусала? Или могли бы мы ходить там, не натыкаясь на мебель?
Мудрость на начальной стадии работает на уровне восприятия. Это функция наших воспоминаний, которые мы собираем посредством слушания и чтения Дхаммы. Мы влияем на наши эмоции - как на плохие, так и на хорошие - с помощью восприятия и способности формировать идеи. Те, кто слушают и помнят Дхамму, могут рассматривать её в своём уме до тех пор, пока не поймут, а затем могут развивать путь умелого рассуждения. Если тренировать себя таким способом, то, когда ум впадёт в неблагое состояние, он не становится полностью им захваченным, он не скатывается во всю ту же колею, но быстро исправляет сам себя.
А тот, кто не изучал Дхамму, к примеру, разозлится или сильно расстроится, если с ним кто-либо плохо поступит.Но тот, кто изучал Дхамму, сможет вспомнить о том, что даже сам Будда подвергался оскорблениям и клевете. Так почему же то же самое не может случиться и с ним? Подобная мысль может привести к тому, что человек примет ситуацию как данность. Посредством подобных мудрых рассуждений мы сможем начать отпускать негативные эмоции, сможем отлучить себя от поиска спасения в алкоголе и таблетках. На этом уровне паннья наделяет нас умиротворённым и реалистичным видением нашей жизни и мира.
Добавлено спустя 7 минут 20 секунд:
Аджан Джаясаро - Побег от реальности
Полностью тут:
https://theravada.ru/Teaching/Lectures/ ... ape-sv.htm
Те, кто знакомы с творчеством Карлоса Кастанеды, помнят эпизод, когда Дон Хуан говорит Кастанеде, что он живёт так, как будто собирается прожить тысячу лет. Он забывает, что смертен. Именно из-за того, что вы помните о смерти, которая стоит за вашей спиной, вы становитесь воином, каждое действие которого преисполнено значимостью и чувством собственного достоинства. Ваша жизнь имеет значение из-за того, что она может прерваться в любой миг, в любой день.
Полностью тут:
https://www.theravada.ru/Teaching/Lectu ... gle-sv.htm
... В первые годы практики мы можем почувствовать, что мы используем учения Будды так же, как Вуди Аллен свой мыльный пистолет. Как только наступают проблемы - вся практика растворяется.
Нам нужно прилагать усилия, чтобы практика развивалась, потому что те учения, что мы для себя открыли, всё ещё хрупкие и не выдерживают в различных жизненных обстоятельствах. Мы должны взрастить и защитить их, и иногда приходится смиренно признать, что есть определённые вещи, с которыми не может справиться наш пока ещё слабый ум.
Нет какой-то единственной практики, которую можно было бы применять во всех обстоятельствах, поэтому следует развить чутьё и внимательность к тем условиям, которые нам приходится переживать, и развить знание и силу ума, чтобы относиться к этим условиям правильным образом. Это поможет нам избежать неприятностей, поскольку если у нас нет такого качества мудрости, то иногда мы будем терпеть то, что следует отбросить, или будем пытаться отбросить то, что следует терпеть. Или же мы будем избегать того, к чему следует относиться с внимательностью, или будем внимательны и осмотрительны по отношению к тому, что следует всецело отбросить. Вновь и вновь мы будем возвращаться к важности правильных взглядов, которые относятся к такому качеству как мудрость.
Если в процессе практики мы сталкиваемся с одними и теми же трудностями, то следует взять и рассмотреть эту проблему под разными углами. В некоторых случаях это может быть похоже на мыльный пистолет во время дождя: у нас есть учение, мы делаем правильную вещь, но не используем её должным образом. У нас нет усердия в применении, недостаёт целостности и продолжительности, и вместо того, чтобы заполучить подлинник, мы - из-за неумелого использования практики - получаем дешёвую подделку. В других случаях мы можем применять в практике не тот инструмент или же начинаем делать определённую практику без полного понимания её связи с другими факторами, необходимым образом поддерживающими её.
если у нас есть проблема в поддержании осознанности, то мы можем обратить внимание на поддерживающий осознанность фактор вира (усердие, энергичность). И мы можем задаться вопросом: «Осознанность слаба потому что у меня нет усердия? - поскольку правильное усердие естественным образом поддерживает правильную внимательность… Если затем мы видим, что у нас недостаточно усердия, и если сила воли или решительность (адхиттхана) тут сильно не помогают, то мы можем сделать следующий шаг, и подойдём к вере (саддха) в человеческий потенциал достичь просветления и в свою собственную способность достичь пробуждения. Есть ли у нас такая вера? Или же мы поймались в ловушку самокритики, размышляя о том, что на самом деле мы на это неспособны или что наши проблемы невозможно исправить - то есть вызываем в себе подавленность и депрессию по отношению к практике? Если так, то это означает, что в данный момент времени у нас ослаблено качество веры. А если оно ослаблено, то будет ослаблено усердие, что в свою очередь ослабит осознанность, а потому не будет ни сосредоточения, ни мудрости.
Также важно иметь веру в объект медитации. Поэтому следует спросить себя: «Насколько я доверяю, насколько уверен в объекте медитации, в прогрессе медитации? Насколько это важно для меня? На самом ли деле мы считаем, что практика медитации приведёт нас к просветлению?». Если мы так не считаем, то у нас опять-таки недостаток веры, и опять не будет усердия, и опять мы не сможем утвердить осознанность (сати).
... В первые годы практики мы можем почувствовать, что мы используем учения Будды так же, как Вуди Аллен свой мыльный пистолет. Как только наступают проблемы - вся практика растворяется.
Нам нужно прилагать усилия, чтобы практика развивалась, потому что те учения, что мы для себя открыли, всё ещё хрупкие и не выдерживают в различных жизненных обстоятельствах. Мы должны взрастить и защитить их, и иногда приходится смиренно признать, что есть определённые вещи, с которыми не может справиться наш пока ещё слабый ум.
Нет какой-то единственной практики, которую можно было бы применять во всех обстоятельствах, поэтому следует развить чутьё и внимательность к тем условиям, которые нам приходится переживать, и развить знание и силу ума, чтобы относиться к этим условиям правильным образом. Это поможет нам избежать неприятностей, поскольку если у нас нет такого качества мудрости, то иногда мы будем терпеть то, что следует отбросить, или будем пытаться отбросить то, что следует терпеть. Или же мы будем избегать того, к чему следует относиться с внимательностью, или будем внимательны и осмотрительны по отношению к тому, что следует всецело отбросить. Вновь и вновь мы будем возвращаться к важности правильных взглядов, которые относятся к такому качеству как мудрость.
Если в процессе практики мы сталкиваемся с одними и теми же трудностями, то следует взять и рассмотреть эту проблему под разными углами. В некоторых случаях это может быть похоже на мыльный пистолет во время дождя: у нас есть учение, мы делаем правильную вещь, но не используем её должным образом. У нас нет усердия в применении, недостаёт целостности и продолжительности, и вместо того, чтобы заполучить подлинник, мы - из-за неумелого использования практики - получаем дешёвую подделку. В других случаях мы можем применять в практике не тот инструмент или же начинаем делать определённую практику без полного понимания её связи с другими факторами, необходимым образом поддерживающими её.
если у нас есть проблема в поддержании осознанности, то мы можем обратить внимание на поддерживающий осознанность фактор вира (усердие, энергичность). И мы можем задаться вопросом: «Осознанность слаба потому что у меня нет усердия? - поскольку правильное усердие естественным образом поддерживает правильную внимательность… Если затем мы видим, что у нас недостаточно усердия, и если сила воли или решительность (адхиттхана) тут сильно не помогают, то мы можем сделать следующий шаг, и подойдём к вере (саддха) в человеческий потенциал достичь просветления и в свою собственную способность достичь пробуждения. Есть ли у нас такая вера? Или же мы поймались в ловушку самокритики, размышляя о том, что на самом деле мы на это неспособны или что наши проблемы невозможно исправить - то есть вызываем в себе подавленность и депрессию по отношению к практике? Если так, то это означает, что в данный момент времени у нас ослаблено качество веры. А если оно ослаблено, то будет ослаблено усердие, что в свою очередь ослабит осознанность, а потому не будет ни сосредоточения, ни мудрости.
Также важно иметь веру в объект медитации. Поэтому следует спросить себя: «Насколько я доверяю, насколько уверен в объекте медитации, в прогрессе медитации? Насколько это важно для меня? На самом ли деле мы считаем, что практика медитации приведёт нас к просветлению?». Если мы так не считаем, то у нас опять-таки недостаток веры, и опять не будет усердия, и опять мы не сможем утвердить осознанность (сати).
Сам факт, что вы обнаруживаете практику сложной к осуществлению, не удивителен. Но на самом деле это придаёт практике остроты, делает её стимулирующей и приятной. Если бы это было легко, это было бы скучно. Зачем нам это, если это так легко? Как только мы обращаем проблему в задачу, которую нужно решить, то нам легче ощутить прилив сил и получить вдохновение, легче взрастить усердие. Если же вы смотрите на что-то только как на проблему, то это вас обескураживает и подавляет. То, как мы ощущаем себя по отношению к практике и то, как мы это себе преподносим, оказывает эффект на саму практику - это двоякая вещь. Мы можем избежать кучи страданий, если смотрим на вещи умелым образом.
Поэтому мы тренируем себя так, чтобы видеть формы как формы, звуки как звуки, запахи как запахи, вкусы как вкусы, телесные ощущения как просто телесные ощущения. Они просто такие, просто часть материального мира. Они просто дхаммата, как говорят тайцы. Но в уме возникает жажда или цепляние к чему-либо - и это уже больше не дхаммата. Но затем возникает привычная мысль: «Это не должно быть так!», ... - все эти виды суждений основаны на ощущении, что вещи должны быть другими, а не такими, какие они есть.
Чувство вины основывается на ощущениях, что нам не следовало говорить то, что мы сказали, или что нам надо было сказать что-то, что мы не сказали; чтобы каким-нибудь образом мы были бы лучше, чем являемся на самом деле. Однако понимание дхамматы означает, что вещи в точности такие как есть, поскольку таковы текущие причины и условия. Когда мы это понимаем, то можем увидеть, что в тот момент не могло быть по-иному. В ответ на вопрос «Как вообще можно было так поступить?!» мы видим, что так произошло из-за всех этих причин и условий, которые, возможно, уходят корнями в то, что случилось в детстве или прошлой жизни. Или быть может так случилось из-за определённого состояния ума, что и стало причиной, почему человек так поступил. Мы понимаем, что тот факт, что совокупности или кхандхи, что составляют человека, являются обусловленными - лучше всего прослеживается именно в этот самый конкретный момент.
Умение видеть вещи как взаимосвязь причин и условий - как единственное или абсолютное проявление причин и условий существования в любой момент времени - не ведёт к некоей пассивности. Только когда ум познал беспристрастность, он может реагировать должным образом, плодотворным образом. Поэтому путь к решимости и спокойствию лежит, прежде всего, в признании и принятии ситуации как дхамматы. Это именно так, поскольку таков прошлый опыт, прошлые ситуации и так далее. С признанием и принятием дхамматы отвращение и различные неблагие дхаммы (явления) отбрасываются. Ум входит в умиротворённое состояние непоколебимости, подобно тому, как машина переключается на нейтральную передачу, прежде чем перейти на более высокую. Мы видим, что непоколебимость - это необходимый этап, который затем ведёт к более активному этапу речи или молчания, делания или не делания.
Одной из основных истин человеческого ума, на которую часто указывал Будда, это то, что мудрость и сострадание неразделимы. В одном из традиционных примеров говорят об огромной птице, большом орле, одно из крыльев которого - это мудрость, а другое - сострадание. Будда говорил, что чем чётче мы видим природу страдания, тем яснее мы осознаём, что страдание обусловлено жаждой, которая порождена невежеством. По мере того, как наше понимание Четырёх Благородных Истин углубляется, мы чувствуем больше сострадания к себе и к другим - на самом деле ко всем живым существам. Если у вас есть подлинная мудрость, то будет и сострадание, а если есть подлинное сострадание, то будет и мудрость.
Так, чем больше мы смотрим сами на себя в практике, тем больше мы видим страдание в бесчисленных формах - начиная от самых грубых, заканчивая самыми утончёнными - и вездесущее наличие жажды (танха) каждый раз, как мы страдаем. Мы начинаем видеть насколько ненужно нам это страдание, и к самим себе, как и к другим, проявляется глубочайшее сострадание. В самом деле грань между собой и другими становится куда менее жёсткой. Она даже может полностью исчезнуть, когда ум станет прочным, сильным, ярким и могущественным, что осуществляется по мере нашей практики. В то же время, как ни парадоксально, он становится неимоверно чувствительным к страданию, и мы поймём, что оно невыносимо. Невозможность вынести страдание - это признак сострадательного ума. Через тренировку силы, самадхи, панньи мы постепенно освободим ум и сможем подарить ему подлинную независимость, цельность.
Когда появляется проблема, то это наше испытание, это наша практика, а не способ прекратить её. Медитация похожа на то, как если бы мы рассматривали в увеличительное стекло зародыш того, что причиняет нам страдания по жизни. Поэтому можно много чему научиться от тех вещей, что препятствуют нам реализовать самадхи.
Мы начинаем относиться ко всему, что возникает - помехи ли это или же факторы просветления или что-либо ещё - как к дхаммата. Всё это обусловленные явления. Они наличествуют благодаря определённым причинам и условиям. Понимая это, мы можем войти в поток причин и условий правильным образом. Простым лишь признанием вещей как дхаммата мы устраняем инстинктивную эмоциональную реакцию на них - наше желание или нежелание - и переходим к состоянию беспристрастности. Из состояния беспристрастности, нейтрального состояния, ум может перейти в активный режим, наиболее подходящий для работы с каким-либо явлением. Чем дольше и ближе мы смотрим, тем больше мы понимаем и тем большее сострадание возникает в нашем сердце. Поэтому когда в практике развивается мудрость, она развивается не односторонне, а включает в себя всё бытие - поскольку мудрость и сострадание подобны двум крыльям птицы.
---
1 Асавы - основные утечки энергии ума, которые не позволяют нам ясно видеть вещи. Это чувственные желания, жажда вечного существования и невежество.
Добавлено спустя 2 минуты 28 секунд:
Дочери и сыновья - Аджан Джаясаро
Полностью тут:
https://theravada.ru/Teaching/Lectures/ ... ons-sv.htm
Паннья (мудрость) - это вид знания, который способствует угасанию страданий и умственных омрачений, их вызывающих. Люди постоянно уязвимы перед страданиями, и никто не хочет страдать даже лишь чуть-чуть. Мы страдаем потому, что не понимаем того, каким образом возникает страдание и того, каким образом оно прекращается. Но почему же мы этого не понимаем? Потому что мы не понимаем самих себя и даже не пытаемся этого сделать хотя бы до той степени, до которой могли бы. Пока мы не понимаем самих себя, мы всегда будем жертвой собственных эмоций. Это похоже на то, как если бы мы находились в тёмной комнате вместе с коброй. Разве мы могли бы перемещаться по этой комнате так, чтобы она нас не кусала? Или могли бы мы ходить там, не натыкаясь на мебель?
Мудрость на начальной стадии работает на уровне восприятия. Это функция наших воспоминаний, которые мы собираем посредством слушания и чтения Дхаммы. Мы влияем на наши эмоции - как на плохие, так и на хорошие - с помощью восприятия и способности формировать идеи. Те, кто слушают и помнят Дхамму, могут рассматривать её в своём уме до тех пор, пока не поймут, а затем могут развивать путь умелого рассуждения. Если тренировать себя таким способом, то, когда ум впадёт в неблагое состояние, он не становится полностью им захваченным, он не скатывается во всю ту же колею, но быстро исправляет сам себя.
А тот, кто не изучал Дхамму, к примеру, разозлится или сильно расстроится, если с ним кто-либо плохо поступит.Но тот, кто изучал Дхамму, сможет вспомнить о том, что даже сам Будда подвергался оскорблениям и клевете. Так почему же то же самое не может случиться и с ним? Подобная мысль может привести к тому, что человек примет ситуацию как данность. Посредством подобных мудрых рассуждений мы сможем начать отпускать негативные эмоции, сможем отлучить себя от поиска спасения в алкоголе и таблетках. На этом уровне паннья наделяет нас умиротворённым и реалистичным видением нашей жизни и мира.
Добавлено спустя 7 минут 20 секунд:
Аджан Джаясаро - Побег от реальности
Полностью тут:
https://theravada.ru/Teaching/Lectures/ ... ape-sv.htm
Те, кто знакомы с творчеством Карлоса Кастанеды, помнят эпизод, когда Дон Хуан говорит Кастанеде, что он живёт так, как будто собирается прожить тысячу лет. Он забывает, что смертен. Именно из-за того, что вы помните о смерти, которая стоит за вашей спиной, вы становитесь воином, каждое действие которого преисполнено значимостью и чувством собственного достоинства. Ваша жизнь имеет значение из-за того, что она может прерваться в любой миг, в любой день.
Не важно, что написано. Важно, как понято.