Рассказ Ошо о своих самых близких людях

Большую часть моих ранних лет я жил с родителями моей мамы. Те годы были незабываемыми. Маленькая деревня, бедные люди, но мой дедушка – я имею в виду отца моей матери – был очень великодушным человеком. Он был бедным, но богатым в своём великодушии. Я называл отца моей матери Нана; это так в Индии называют отца матери, а мать моей матери, бабушку, называл Нани. Источник - Эзотерика. Живое Знание

Я любил спрашивать моего дедушку: «Нана, где ты нашёл такую прекрасную жену?». Моя бабушка выглядела больше как гречанка, чем как индуска. Индусы особенно не должны утверждать какую-либо чистоту своей крови – гунны, монголы, греки и многие другие нападали, завоёвывали и правили Индией. Они смешали свою кровь с индийской, и так она, видимо, появилась в моей бабушке. Её черты были не традиционно индийскими, и она была сильной женщиной, очень сильной. Мой Нана умер, когда ей было не более пятидесяти, но бабушка жила до восьмидесяти, и была совершенно здоровой. Она умерла в 1970 году.

В детстве я воспринимал БАБУШКУ как маму. Моя настоящая мама пришла после этого; я уже вырос, уже избрал определённый стиль жизни, и бабушка помогла в этом безмерно. Я как-то спросил Нани: «Почему она не завела множество детей, как другие индийские семьи?» Они с дедушкой имели только одну дочку, мою мать. Бабушка рассмеялась: — «Ведь если бы у нас было множество детей, то возможно не было бы тебя».

Мой дедушка любил меня, но он не мог во многом мне помочь. Он был таким любящим, никогда, даже на мгновение, я не видел ни тени гнева по отношению ко мне в его глазах, но чтобы помогать нужно большее – определённый вид силы, а он всегда боялся моей бабушки. Он был в действительности мужем-подкаблучником. Когда это открывается, я всегда правдив. Он любил меня, он помогал мне,… но что я могу поделать, если он был подкаблучным мужем? Девяносто девять процентов мужей именно такие, и это нормально.

Нани была высокой женщиной. Моя мать не похожа на неё ни в чём, ни в физической красоте, ни в духовной смелости. Моя мать простая и застенчивая; но бабушка была безрассудно смелой. Она была мощной женщиной, сильной и прекрасной, а дед, её муж был наоборот маленьким и простым, но им обоим было хорошо вместе. Он никогда не боролся с ней, он этого не мог, поэтому вообще не возникало никаких проблем.

Когда мой Нана внезапно заболел, ему ещё не пришло физическое время умирать. Ему было немногим более пятидесяти, или даже меньше, может быть он был даже моложе чем я сейчас. Моей бабушке тогда было ровно пятьдесят, и это был самый пик её зрелости и красоты.

Можете ли вы представить себе, что когда дедушка умер, Нани не заплакала, а запела песню! Вот как я научился тому, что смерть должна быть тоже отпразднована, как и жизнь. Она пела ту же самую песню, которую пела тогда, когда впервые полюбила моего дедушку. Это многого стоит: что девяносто лет назад, в Индии, она имела мужество полюбить. Она оставалась незамужней до двадцати четырёх лет. Это было очень редко. Я спросил её однажды, почему она оставалась незамужней так долго. Она была такой красивой женщиной… однажды я, просто шутя, сказал ей, что даже король Чхаттерпура – государства, где находится Каджурахо, должно быть влюбился в неё.

Она сказала: «Странно, что ты упомянул это, потому что он действительно влюбился. Я отвергла его, и не только его, но и многих других тоже». В те дни в Индии девочки выходили замуж уже в семь, максимум в девять лет. Просто страх любви,… если они будут постарше, они могут влюбиться. Но отец моей бабушки был поэтом; его песни до сих пор поют в Каджурахо и окрестных деревнях. Он настаивал, что пока она сама не согласится, он не выдаст её замуж ни за кого. По воле случая она полюбила моего дедушку.

Я спросил её: «Это даже более странно; ты отвергла короля Чхаттерпура, и, однако, ты полюбила этого, достаточно бедного человека. Зачем? Он определённо был не очень красивым и не был выдающимся, так почему ты полюбила его?»

Она сказала: «Ты задаёшь неправильный вопрос. Когда влюбляются, «ПОЧЕМУ» не существует. Я просто увидела его и всё. Я увидела его глаза, и во мне возникло доверие, которое ни разу не поколебалось».

Я спрашивал моего дедушку: «Нани говорит, что она полюбила тебя. С её стороны всё в порядке, но почему ты позволил браку произойти?»

Он сказал: «Я не поэт или мыслитель, но могу узнать красоту, когда её вижу. Я никогда не видел более прекрасной женщины, чем моя Нани. Я сам был в неё влюблён, и люблю всю жизнь».

Вы будете удивлены, узнав, что она родилась в Каджурахо, древнейшей индийской цитадели тантрической культуры. Она всегда говорила мне: «Когда ты немного подрастёшь, не забудь съездить в Каджурахо». Я не думаю, чтобы какой-нибудь родитель дал бы подобный совет своему ребёнку, но моя бабушка была такой редкостью, она настойчиво убеждала меня побывать в Каджурахо. В те дни Каджурахо было абсолютно неизвестным, совершенно не туристическим, и сомнительным для индуистов местом.

Первый раз, когда я поехал в Каджурахо, это было сделано только из-за того, что Нани настаивала на этом, но после я побывал там сотни раз. Нет места на земле, где я бы был столько раз. Причина проста: невозможно исчерпать этот опыт. Он неисчерпаем. Всё в храмах Каджурахо таинственно. Должно быть, для создания каждого храма потребовались сотни лет и тысячи мастеров. Я никогда не встречал ничего, что можно назвать настолько совершенным. Даже Тадж-Махал имеет недостатки, Каджурахо – нет. Более того, Тадж-Махал это только прекрасная архитектура; Каджурахо – это вся философия и психология Нового Человека.

Я ездил в Каджурахо так много раз, что сбился со счёта. Когда бы у меня ни было время, я мчался туда. Если меня нельзя было нигде найти, моя семья автоматически решала, что я отправился в Каджурахо и меня надо искать там. И они всегда были правы.

В Каджурахо находятся тысячи прекрасных скульптур, многие из них обнажённые и занимающиеся сексом. Там множество храмов. Основная часть их сейчас просто руины, но некоторые выжили, возможно, потому, что о них надолго забыли в истории. Махатма Ганди хотел, чтобы эти храмы были похоронены под землёй из-за эротических статуй, чтобы никто мог быть соблазнён их позициями, их наслаждением. Мы благодарны только Рабиндранату Тагору, который остановил Ганди. Он сказал ему: «Оставь эти храмы, такими, как они еcть…» Рабиндранат был поэтом, и он мог понять их глубокую тайну. Однако моя бабушка убеждала меня ехать в Каджурахо. Что за бабушка! Она сама была так прекрасна и очень похожа на греческую статую.

Каджурахо – само имя звучит во мне как колокола радости, как будто оно снизошло с небес на землю. Видеть Каджурахо ночью в полнолуние – значит стать свидетелем незабываемого зрелища. Моя бабушка родилась там, неудивительно, что она была прекрасной женщиной, мужественной и также безмерно опасной. Красота всегда такая: смелая и опасная. Она пренебрегла опасностью. Моя мать в характере не похожа на неё, и я только сожалею об этом. Вы не сможете найти что-то от моей бабушки в моей матери. Нани была редкой и отважной женщиной, и она помогла мне отважиться на всё – я имею в виду всё.

Если бы я захотел выпить вина, она дала бы его. Она бы сказала: «Пока ты не напьёшься тотально, ты не сможешь освободиться от него». И я сейчас знаю, что это действительный способ освободиться от всякой зависимости вообще. Всё, что я хотел – она организовывала.

Бабушка была моей семьёй, и она понимала меня, потому что с самого детства я рос на её глазах. Она знала так много обо мне, как никто другой, потому что она позволяла мне всё… всё.

В Индии, когда наступает Праздник Света, люди могут играть в азартные игры. Это странная традиция: три дня азартных игр законны; после этого вас могут поймать и наказать.

Я сказал моей бабушке: «Я хочу сыграть».

Она спросила: «Сколько денег ты хочешь?»

Даже я не мог поверить своим ушам. Я думал, она скажет: «Никаких азартных игр». Вместо этого она сказала: «Итак, ты хочешь сыграть?» Она дала мне несколько рупиевых банкнот и сказала, что я могу идти и играть, когда хочу, потому что человек учится только на самостоятельном опыте.

Таким образом, она помогла мне чрезвычайно. Однажды я захотел пойти к проститутке. Мне было пятнадцать, и я узнал. Что проститутка приехала в Гадарвару. Моя бабушка спросила меня: «Знаешь ли ты, что означает проститутка?»

Я сказал: «Точно не знаю».

Тогда она сказала: «Ты должен пойти и увидеть, но сперва посмотри её песни и танцы».

В Индии проститутки сначала поют и танцуют, но пение и танец были такими третьесортными, и женщина сама была такая противная, что меня стошнило! Я вернулся домой в середине, до окончания танцев и песен. Моя Нани спросила: «Почему ты пришёл домой так рано?»

Я ответил: «Это было тошнотворно».

Только когда позже я читал книгу Жана-Поля Сартра «Тошнота», я понял, что случилось со мной той ночью. Но моя бабушка разрешила мне даже пойти к проститутке. Я не помню, чтобы она хоть когда-то сказала мне нет. Я хотел курить; она сказала: «Помни одну вещь: курение – это хорошо, но всегда кури в доме».

Я спросил: «Почему?»

Она сказала: «Другие могут возражать, поэтому ты можешь курить в доме. Я снабжу тебя сигаретами». Она продолжала давать мне сигареты, пока я не сказал: «Достаточно! Мне больше не нужно».

Моя Нани была готова пройти любой путь, только для того, чтобы помочь мне пережить это самому. Она понимала, что единственный путь узнать – это испытать всё самому; это нельзя передать педагогическими нравоучениями. Родители становятся обычно строгими стражами; они постоянно пытаются предостерегать от всего детей. Ребёнок в действительности – это возрождение Бога. Его нужно уважать, как личность, и ему должны быть даны хоть какие-нибудь удобства для самостоятельного роста и бытия – не только в созвучии с родительской волей, но и в созвучии с его собственным человеческим потенциалом.

У моих родителей было много детей, а я был старшим. Вспоминая их семейную жизнь, я не могу подумать, чтобы мой отец когда-либо посмотрел на другую женщину с такой любовью, которая была у него к моей матери. И также трудно представить, – даже для меня, человека, который может представить многое, – что моя мать, хотя бы в мечтах, имела в жизни другого мужчину… невозможно. Они были настолько слаженной семейной парой! Я никогда не видел отца и мать дерущимися, и даже пререкающимися. Люди говорят о чудесах; я видел чудо: моя мать никогда не придиралась к моему отцу. Я знал хорошо их обоих; они были так близки, так дружны, так наполнены, хотя и не слишком богаты. Но они умели быть богатыми даже в их бедности благодаря их человеческой близости, богаты, благодаря их любви друг к другу.

Нана обычно ходил каждое утро в храм, однако он никогда не говорил: «Иди со мной». Он никогда не навязывал мне никаких идеологий и убеждений. Это великолепно… не навязывать. Людям, чаще всего присуще – заставлять беспомощного ребёнка следовать их верованиям и традиции; но его это не коснулось. Да, я называю это великим искушением. В тот момент, когда вы видите, что кто-то зависит от вас определённым образом, вы сразу пытаетесь навязать ему свои взгляды, а он даже никогда не сказал мне: «Ты – джайн по вероисповеданию».

Бабушка говорила мне много раз: «Почему ты называешь твою мать Баби? Зови её мамой». Я просто пропускал вопрос мимо ушей. Моя Нани каким-то образом стала частью самого моего существа, настолько безмерно она любила меня. Однажды, когда как-то в наш дом забрался вор, она боролась с ним без оружия, и я тогда впервые увидел, какой свирепой может быть женщина,… в самом деле, опасной! Если бы я вовремя не вмешался, она убила бы этого человека. Я сказал: «Нани! Что ты делаешь! Ради меня, отпусти его. Пусть он уйдёт!» Так как я плакал и просил её остановиться ради меня, она отпустила его. Бедный человек не мог поверить, что она сидит на его груди и держит его за горло обеими руками.

Это была женщина, которую я любил. Это была женщина, которая сделала меня бунтовщиком. Она помогала мне всеми способами стать тем, кто я есть сейчас. Без неё я, стал бы владельцем магазина, или, возможно, доктором или инженером, потому что когда я сдавал вступительные экзамены, мой отец был слишком беден, чтобы отправлять меня в учиться в университет, но он готов был даже занять деньги, для того, чтобы сделать это. Он очень настаивал, чтобы я пошёл в университет. Я хотел учиться, но наотрез отказался стать доктором или инженером. Я сказал ему: «Если хочешь знать правду, то я хочу быть саньясином, бродягой».

Он сказал: «Что! Бродягой!»

Я сказал: «Да. Я хочу пойти в университет, чтобы изучать философию, таким образом, я смогу стать философом-бродягой».

Он отказался, говоря: «В таком случае я не собираюсь занимать денег и иметь все эти проблемы».

Моя бабушка сказала тогда: «Не беспокойся, сын; иди и делай, что ты хочешь. Я жива, и я продам всё, что имею, только для того, чтобы помочь тебе быть собой. Я не буду спрашивать, куда ты хочешь пойти и что ты хочешь изучать».

Она никогда не спрашивала после о моей карьере, но постоянно присылала мне деньги, даже когда я стал профессором. Мне пришлось сказать ей, что теперь я сам зарабатываю для себя, и скорее я должен присылать ей деньги.

Многие люди часто удивлялись, откуда я беру деньги для приобретения книг, потому что у меня были тысячи книг. Даже когда я был учеником общеобразовательной школы, я имел тысячи книг у себя дома. Весь родительский дом был полон книг, и каждый наш гость удивлялся, откуда это я беру деньги. Моя бабушка сказала мне: «Никогда не говори никому, что ты получаешь деньги от меня, потому что если твой отец или мать узнают об этом, они начнут просить у меня тоже денег, и мне будет трудно отказать им».

Она продолжала давать мне деньги. Вы будете удивлены, узнав, что даже в тот месяц, когда она умерла, она подписала чек. Вы также удивитесь, узнав, что-то были последние её деньги в банке. Наверное, как-то она знала, что никакого завтра не будет. Мне повезло в жизни во многих отношениях, но больше всего мне повезло с родителями моей матери.

Я точно помню – это было время, когда проводилась перепись населения. Офицер пришёл в наш дом в Кучваде. Он спрашивал о многих вещах. Спрашивал о религии моего дедушки; он сказал: «Джайнизм». Спрашивал о религии моей бабушки… Мой Нана сказал: «Вы можете спросить об этом её сами. Религия – это личное дело. Я сам никогда не спрашивал её». Что за человек!

Моя бабушка ответила: «Я не верю в какую-либо религию вообще. Все религии являются детскими для меня». Офицер был шокирован. Даже я был захвачен врасплох. Она не верит ни в какую религию вообще! В Индии невозможно найти женщину, которая не верит ни в какую религию вообще. Но она родилась в Каджурахо, возможно, в семье древних тантристов, которые не верили ни в какие религии. Они практиковали медитацию, но никогда не верили в какую-либо религию.

Это звучит очень нелогично, особенно для западного ума: медитация без религии? Да… в действительности, если вы верите в какую-нибудь религию, вы не можете медитировать. Религия – это препятствие в вашей медитации. Медитации не нужно ни Бога, ни рая, ни ада, ни страха быть наказанными, ни обольщения удовольствиями. Медитация не имеет ничего общего с умом; медитация лежит за его пределами, тогда как религия – это только ум, она внутри ума.

Я знаю, что Нани никогда не ходила в храм, но она дала мне одну мантру, о которой я расскажу сейчас впервые. Это джайнская мантра, но она не связана с джайнами, как таковыми. Это чистая случайность, что она относится к джайнизму.

Нани сказала тогда: «Я сама не принадлежу к какой-либо религии, но я люблю эту мантру, и это всё, что я могу тебе дать – не потому что она традиционно джайнская, но только потому, что я знаю её красоту. Я повторяла её миллионы раз и всегда находила величайший покой… словно прикасаясь к стопам всех тех, кто познал».

 

Намо арихантанам намо намо
Намо сиддханам намо намо
Намо уваджхайанам намо намо
Намо лойе Савва сахунам намо намо
Аесо Панч наммокаро
Савва пава напасано
Мангалам ча саввесим бехенам хаваймангалам
Ариханте шаранам павйияни
Сидхи шаранам павйихйиянни
Саху шаранам паухйянни
Намо арихантанам намо намо
Намо сиддханам намо намо
Намо уваджхайанам намо намо
Ом, Шанти, Шанти, Шанти.

 

 

 

Я припадаю к стопам тех, кто узнал.
Я припадаю к стопам, тех, кто достиг.
Я припадаю к стопам всех Мастеров.
Я припадаю к стопам всех просветлённых учителей.
Я припадаю к стопам всех когда-либо ставших просветлёнными.
Безусловно.
Ом, Шанти, Шанти, Шанти.

 

Эта мантра очень древняя, она написана на пракрите, не на санскрите. Пракрит – это язык джайнов, и он более древний, чем санскрит. Само слово санскрит означает усовершенствованный, научный. Пракрит – древний, естественный и «сырой» язык. И джайны правы, когда говорят, что их язык самый древний из известных сейчас языков на земле.

Первое, что я сделал после просветления, в возрасте двадцати одного года, я поспешил в деревню, где жила моя бабушка, потому что она была той женщиной, которой я хотел рассказать, что произошло. Но необычны пути существования, когда я подходил, она уже стояла в дверях, смотрела на меня, немного удивлённая. Она сказала: «Что произошло с тобой? Ты больше не прежний». Она не была просветлённой, но достаточно умной, чтобы увидеть перемену во мне.

Я сказал: «Да, я больше не прежний, и я пришел, чтобы поделиться опытом того, что произошло со мной».

Она сказала: «Пожалуйста, что касается меня, оставайся всегда моим Раджой, моим любимым маленьким мальчиком».

Поэтому я ничего ей не сказал. Прошёл один день, и она разбудила меня посреди ночи. Со слезами на глазах она сказала мне: «Прости меня. Ты больше не прежний. Ты можешь притворяться, но я могу видеть сквозь твоё притворство. Нет необходимости притворяться. Ты можешь мне сказать, что с тобой произошло. Ребёнок, которого я знала, исчез, но кто-то лучший и светящийся занял его место. Я не могу больше называть тебя своим, но это не имеет значения. Теперь миллионы людей со всего мира смогут назвать тебя своим, и каждый сможет почувствовать тебя как своего».

Это был первый раз, когда я кому-то рассказал о просветлении. Моя Нани стала моим первым учеником. Я учил её пути. Мой путь прост: быть спокойным, почувствовать в себе того, кто является наблюдающим, и никогда не является объектом наблюдения; ЗНАТЬ ЗНАЮЩЕГО, И ПОЗАБЫТЬ ЗНАЕМОЕ..

Мне повезло, что моя бабушка была моим первым учеником, потому что я никогда не нашёл того, кто был бы так прост. Я находил очень много таких же, как она, простых людей, но глубина её простоты была такой, что никто никогда не был способен превзойти её, даже мой отец. Он был простым, совершенно простым, и очень глубоким, но не в сравнении с ней. Мне грустно говорить, но ему было далеко до бабушки, а моей матери было до неё ещё дальше.

Вы удивитесь, узнав – а я говорю это впервые – моя Нани была не только моей первой ученицей, она также была моей просветлённой ученицей, и она стала просветлённой задолго до того, как я начал посвящать людей в саньясу. Она никогда не была саньясинкой.

Она умерла до того, как я примчался из Бомбея, чтобы увидеть её, ровно за двенадцать часов. Это было долгое путешествие из мегаполиса в маленькую деревушку, но она настояла на том, чтобы никто до моего приезда не прикасался к её телу; и затем, всё что я решу должно было бы быть сделано. Если я захочу, чтобы её тело было сожжено, хорошо. Если я захочу, чтобы её тело было похоронено, тоже хорошо. Если я захочу сделать что-нибудь ещё, тогда это тоже будет хорошо.

Когда я добрался домой, я не мог поверить своим глазам: ей было восемьдесят лет, а она выглядела такой молодой. Она умерла двенадцать часов назад, но всё ещё не было признаков разложения. Я сказал ей: «Нани, я приехал. Я знаю, что в этот раз ты не сможешь мне ответить. Я просто говорю, чтобы ты услышала. Не нужно отвечать». И вдруг, почти чудо! Там был не только я, но и мой отец, и вся моя семья. На самом деле, собралась вся округа. Все они видели одно: из её левого глаза скатилась слезинка – через двенадцать часов!»

Врачи подтвердили её смерть. Мертвецы не плачут; даже и живые редко это делают, что уж говорить о мёртвых! Но это была слеза. Я принял её за ответ, что ещё мог я ожидать? Я зажёг огонь на её погребальном костре, как она и хотела. Я не сделал это впоследствии даже для ТЕЛА МОЕГО ОТЦА.

Даже в своей смерти Нани была прекрасна,… я не мог поверить, что она умерла. Поджечь её тело было самым трудным делом, которое я сделал в моей жизни. И внезапно все статуи Каджурахо ожили тогда для меня. В её мёртвом теле я увидел всю философию древнего Каджурахо. Первое, что я сделал, после того, как увидел её, это поехал снова в Каджурахо. Это был единственный способ отдать ей должное. Теперь КАДЖУРАХО было даже более прекрасным, чем раньше, потому что я мог видеть её везде, в каждой статуе.

Праздник Мухаррама

Каждый раз, когда мусульмане отмечают свои праздники Мухаррама, некоторые люди становятся «одержимыми святым духом». Святой дух называется «Вали». Есть несколько людей, которые считаются очень священными – они одержимы вали – и они танцуют, они кричат, и вы можете задавать им вопросы. И они не должны убегать от толпы, для этого их руки связаны верёвками, и два человека следят за ними. Есть много вали, и у каждого вали есть своя собственная толпа. Люди приходят с конфетами и фруктами – кто-то в прошлом году получил благословение и у него родился сын, кто-то женился, а кто-то пришёл получить благословение на будущее.

Только мусульмане принимают участие в этом празднике. Но я всегда наслаждался любыми развлечениями. Мои родители говорили мне: «Слушай, это мусульманский праздник, ты не должен там быть».

Я сказал: «Я ни индуист, ни мусульманин, ни джайна, никто. Что вы имеете в виду – что я ничем не могу наслаждаться? Все праздники относятся к какой-то религии. На самом деле я не принадлежу ни к какой религии, так что я могу принимать участие во всех праздниках». Поэтому я ходил туда.

Однажды я смог подержать верёвку одного вали, который был обыкновенным человеком и мошенником. До этого я сказал ему: «Я разоблачу тебя, если ты не позволишь мне подержать твою верёвку». Мы оба ходили в одну школу в Гадарваре – так мы стали друзьями, и он сам сказал мне, что всё это подделка. Так что я сказал: «это значит, что я приду, если это подделка, ты должен поделиться ею».

Я пошёл туда с длинной иглой, так, что я мог заставить его здорово подпрыгивать. Он стал самым известным вали, потому что никто больше не прыгал так высоко!

Он ничего не мог рассказать о том, что происходило, потому что он – одержимый вали, а вали не может бояться иголки. Так что он не мог ничего сказать, а я продолжал колоть его иголкой. Он умудрялся получать в четыре раза больше конфет, фруктов, рупий… больше людей приходили для его благословения.

Он сказал: «Это прекрасно, но ты мучаешь меня!»

Я в те дни находился в большом спросе – каждый вали хотел, чтобы его верёвка была отдана мне, потому что кто бы ни получал меня в помощники, становился величайшим вали – немедленно, в тот же самый день.

Праздник продолжался десять дней, и ни один вали не хотел, чтобы я был с ним на следующий день! Они говорили: «Если ты ещё раз придёшь, я убегу из города!»

Я отвечал: «В этом нет необходимости. Я в большом спросе у других дураков, которые не знают, что происходит… вы просто отдайте мне половину вашего заработка, потому что вы получили в несколько раз больше чем раньше».

И я выяснил, что почти каждый из них был обманщиком, потому что я иголкой мог каждого заставить прыгать. Ни один человек в городе не был подлинным, кто действительно был, одержим духом. Они просто притворялись – кричали, говоря то, что другие не могли понять, но люди должны были находить в этом смысл. А маулви, мусульманские учёные, объясняли всем значения этих слов: «Вы благословлены, ваше желание исполнится», а кого волнует, будет ли исполнено желание или нет? Если приходят сотни людей, желания, по крайней мере, пятидесяти из них будут выполнены. Эти пятьдесят человек придут домой, и расскажут всем. Остальные пятьдесят тоже вернутся – не к тому же самому вали, но к другим, которые там есть, потому что первые вали, к которым они пришли, не сработали: «Возможно, он не был достаточно сильным».

А мои вали были самыми сильными. Их сила выражалась в том, как высоко они подпрыгивали, как громко они кричали, как часто они кричали.

И все спрашивали меня, почему мои вали делали мне какие-то знаки…

Я говорил: «Это духовный язык, вы его не понимаете».

Пурурва и Урваши

В Индии существует множество прекрасных историй. Одна из них из Ригведы, о поэте Пурвурве и богине Урваши.

Урваши – богиня, которая была воспитана во всех удовольствиях рая. Я люблю эту притчу, потому что она так правдива. Если у вас есть все удовольствия, как долго вы сможете выносить их? Человеку станет скучно. Эта история была написана кем-то кто действительно знал это.

Урваши утомляется от всех этих удовольствий, от богов и их любовных дел. В конце концов, когда она находится в руках небесного бога Индры, она ловит момент, как это делает каждая женщина, чтобы попросить колье или часы, или бриллиантовое кольцо, или все, что вы можете придумать.

Урваши спрашивает Индру: «Пожалуйста, если ты так счастлив со мной, не подаришь ли мне небольшой подарок? Не большой, очень маленький подарок?»

Индра говорит: «Что бы это ни было, проси, я исполню».

Она сказала: «Я хочу спуститься на землю и узнать любовь обыкновенного мужчины».

Индра был совершенно пьян. Вы должны понять, что индийские боги не похожи на христианского бога – не похожи даже на христианского священника, что же говорить о христианском боге. Христианство – это диктаторская религия. Индусская мифология более демократична и более человечна.

Индра совершенно пьян и говорит: «Хорошо, но будет одно условие, когда ты скажешь человеку, что ты богиня, ты немедленно вернёшься в рай».

Урваши спускается на землю и влюбляется в Пурурву, который был стрелком из лука и поэтом. А она так прекрасна, что, естественно, Пурурва хочет жениться на ней.

Она сказала: «Пожалуйста, не говори о женитьбе. Никогда не упоминай о ней. Пока ты не пообещаешь, что никогда больше не упомянешь о ней, я не смогу жить с тобой».

А Пурурва, как поэт, конечно, понимает красоту такой женщины, как Урваши. Естественно, что он никогда не знал ничего, что могло бы сравниться с ней. Под влиянием этой красоты он пообещал. Тогда Урваши сказала: «Ещё одно условие. Ты никогда не должен спрашивать, кто я такая, надо забыть об этом прямо сейчас. Лучше никогда не начинать».

Пурурва сказал: «Я люблю тебя. Я не хочу знать кто ты такая – я не сыщик».

Эти два обещания были даны, и Урваши стала жить с Пурурвой.

Однажды ночью Урваши была разбужена Пурурвой, который смотрел на неё. Он спросил её: «Пожалуйста, скажи мне, кто ты такая».

Урваши сказала: «Пурурва, ты нарушил своё обещание. Я скажу тебе правду, но я больше не смогу быть с тобой». В то мгновение, когда она сказала ему, что она – богиня, утомлённая раем, которая спустилась на землю, чтобы немного узнать людей, потому что боги так фальшивы – в то же самое мгновение она испарилась как прекрасная мечта. Пурурва снова и снова смотрел на пустую кровать, но там никого не было…

Мост смерти

Пойти на самый высокий холм над рекой и прыгнуть – это была одна из радостей моего детства! Многие соседские мальчишки приходили со мной, но они не пытались сделать то же самое. Они подходили к самому краю обрыва холма и отступали, видя эту высоту, они говорили: «Неожиданно что-то происходит». Я снова и снова показывал им, что «Если я могу прыгнуть – а у меня не стальное тело – и если я справляюсь и выживаю, то почему вы не можете?»

Они говорили: «Мы очень стараемся» — и они действительно пытались. Там был один мальчик – сын брамина, который жил рядом, и которого это очень унижало, потому что он не мог прыгнуть. Так что он спросил своего отца: «Что же делать?... потому что это очень унизительно. Он поднимается на вершину холма и прыгает оттуда, а мы просто смотрим. Мы видим, что если он может прыгнуть, мы тоже можем, так что нет проблемы. Если высота не может убить его, почему она должна убить нас? Но когда мы набираемся храбрости, прилагая всевозможные усилия, и мы спешим, неожиданно происходит перемена.

Откуда это происходит, мы не знаем, но это просто перемена, что-то изнутри говорит: «Нет, эти камни, и эта река,… если ты упадёшь на какой-нибудь камень или,… а река глубокая. И когда ты падаешь с такой высоты, сначала ты погружаешься на самое дно реки, только потом ты всплываешь, ту не можешь ничего поделать».

Его отец сказал: «Это нехорошо», потому что его отец был очень сильным борцом, одним из чемпионов округа. Он ходил в гимнастический зал и учил других людей, как бороться, индийской вольной борьбе. Это более человечно, более искусно, чем бокс.

Если бы это был ребёнок кого-то другого, он сказал бы ему совсем не ходить туда, но его сын был не такой человек. Он сказал: «Если он может прыгнуть, а ты не можешь, для меня это позор. Я пойду с тобой, я буду стоять там. И не беспокойся: когда он прыгнет, прыгай и ты».

Я не знал, что его отец придёт туда. Когда я пришёл, то увидел отца, сына и ещё несколько мальчишек. Я посмотрел и понял, что произошло. Я сказал мальчику: «Сегодня тебе не надо беспокоиться – пусть твой отец прыгнет. Он великий борец, и для него проблем не будет».

Отец посмотрел на меня, потому что оно пришёл просто, чтобы приободрить мальчика, чтобы тот не трусил. Он сказал: «Так что, я должен прыгнуть?»

Я сказал: «Да. Готовьтесь!»

Он посмотрел вниз и сказал: «Я борец. Эти камни и река… ты нашёл место! Ты здесь тренировался. Любой другой, кто прыгнет здесь, сломает шею, голову или что-то ещё».

Я сказал: «Вы привели своего сына».

Он сказал: «Я привёл его, не зная в чём дело. Я подумал, если ты можешь прыгнуть, он тоже сможет прыгнуть, ему столько же лет. Но здесь, увидев ситуацию, я забеспокоился и подумал, что если ты сегодня не прыгнешь, это будет прекрасно, потому что мой мальчик не выживет. Но ты умён: ты просто отбросил моего мальчика и поймал меня. Я попытаюсь».

И произошло то же самое. Даже этот борец, который был так смел – он боролся всю свою жизнь… Но, подойдя к краю, неожиданно произошла перемена, потому что склон был таким, по крайней мере, пятнадцать метров вниз, а река была девять метров глубиной, а камни были такими, что вы не могла проконтролировать, где вы приземлитесь, и вы могли удариться о них. И, стоя на вершине холма,… ветер был так силён, что вы могли быть просто убиты.

Он просто остановился там и сказал: «Прости меня». И он сказал своему сыну: «Сын, иди домой. Это не наше дело. Пусть он делает это – возможно он что-то знает».

В тот день у меня было странное чувство: почему эта перемена не происходит со мной? – а я прыгал с очень странных мест.

ЖЕЛЕЖНОДОРОЖНЫЙ МОСТ был самой высокой точкой над рекой, естественно, потому что во время дождей река поднимается так высоко, что мост всегда должен оставаться над ней. А по мосту всегда ходили два охранника, по двум причинам: первая, чтобы никто не совершал самоубийства, потому что это было место. Где люди иногда совершали самоубийства… Просто падения оттуда в реку было достаточно Вы никогда не достигли реки живыми, не задыхаясь где-то посередине. Было так высоко, что просто взгляд вниз вызывал у многих тошнотворное чувство.

И второе, люди боялись революционеров, которые ставили бомбы, взрывали мосты, сжигали поезда. Так что эти охранники находились там двадцать четыре часа в сутки. Но они знали меня. Я объяснил им: «Я не собираюсь ни совершать самоубийства, ни взрывать ваш мост. На самом деле, я хочу, чтобы этот мост тщательно охранялся, потому что это моё место. Если его не будет, то не будет самой высокой точки для моих прыжков.

Они спросили: «Это твоя тренировка?»

Я сказал: «Да. Это моя тренировка. Вы можете смотреть, и как только вы увидите, то поймёте, что у меня не существует других желаний».

Они сказали: «Хорошо. Мы посмотрим».

Я прыгнул. Они не могли этому поверить. Когда я вернулся и спросил их: «Вы не хотели бы попробовать?», они сказали: «Нет, но тебе всегда можно, ты можешь приходить в любое время. Мы видели, что ты сделал это с такой легкостью, но мы не можем прыгнуть, мы знаем. Что здесь умирали люди».

Мост действительно был известен, как Мост Смерти, ибо это было простейшим, самым дешёвым способом совершить самоубийство. Даже если вы покупали яд, на это уходили деньги, но с такого моста всё было просто и легко. Река была там очень глубокая, и сразу уносила тело. Никто его даже не находил, потому что через несколько миль она сливалась с другой рекой, огромной рекой, и любое тело исчезало навсегда.

Видя страх на лицах охранников, видя страх в глазах у того борца, я просто начал удивляться: «Возможно, я упускаю перемены, возможно, они должны быть, потому что это защита». Но когда я начал подрастать, а я рос, а не становился старше. С самого своего рождения я просто рос, рос. Никогда не думайте, что я становился старше. Только идиоты становятся старше, все остальные растут.

Когда я начал расти, я начал осознавать свою прошлую жизнь и смерть, и я вспомнил, как легко я умер – не только легко, но и с энтузиазмом. Мой интерес заключался больше в знании непознанного, что было впереди, чем в познании того, что я видел.

Простая Истина

Я хотел сказать вам простую истину, возможно, забытую из-за своей простоты; и ни одна религия не практикует её, потому что в то мгновение, когда вы становитесь частью религии, вы больше ни просты, ни религиозны. Я хотел сказать вам очень простую вещь, которую я понял очень тяжёлым путём. Возможно, вы слишком легко её получите, а лёгкое очень часто путается с дешёвым. Оно совершенно не дешёвое, это самая стоящая вещь, потому что человек платит за эту простую истину своей жизнью. Это сдача, — ДОВЕРИЕ СУЩЕСТВОВАНИЮ.

Пагал Баба и Кумбха Мела

Мой отец всегда был поражён, когда в наш дом приходил старый Пагал Баба и прикасался к моим ногам. Отец же, в свою очередь, прикасался к ногам Пагал Бабы. Это было действительно весело. И, чтобы завершить круг, я сам прикасался к ногам моего отца. Пагал Баба начинал смеяться так громко, что все замолкали, как будто происходило что-то великое – и мой отец тогда выглядел очень смущённым.

Видя Пагал Бабу, человека, который был известен как просветлённый, я осознал, что он был уникальным даже в те дни. Я ничего не знал о том, что такое просветление. Я был именно в таком же положении, как и многие из вас здесь сейчас, совершенно ничего не зная. Но его присутствие излучало свет. Вы бы могли распознать его среди тысяч.

Он был первым человеком, который взял меня на Кумбха Мелу. Она проходит в Праяге каждые двенадцать лет, и это самое большое собрание во всём мире. Побывать на Кумбха Меле для индуиста – это осуществление мечты всей его жизни. Ортодоксальный индуист думает, что если вы не были на Кумбха Меле хотя бы раз, вы упустили всю свою жизнь. Самое меньшее количество людей, которое там собирается – это десять миллионов человек, а наибольшее – тридцать миллионов. Индус должен сходить в Праяг.

У Кумбха Мелы уникальный характер. Само собрание тридцати миллионов человек – это редкость. Туда приходят все индустские монахи, а их не мало. Их число равно семистам тысячам, и это очень колоритные люди. Вы не можете даже представить, что столько в Индии уникальнейших сект. Вы не можете поверить, пока не увидите, что такие люди существуют, и все они собрались здесь.

Пагал Баба взял меня на первую в моей жизни Кумбха Мелу. Я был там ещё раз, но тот первый опыт был безмерно поучительным, потому что он привёл меня ко всем великим, и так называемым великим индийским святым, и перед ними, перед лицами тысяч собравшихся людей, он спрашивал: «Этот человек настоящий святой?»

Я говорил «Нет».

Но Пагал Баба был таким же упорным, как и я, он не терял надежды. Он продолжал, подводя меня к всевозможным святым, пока об одном человеке я не сказал: «Да».

Пагал Баба засмеялся и сказал: «Я знал, что ты узнаешь подлинного. А этот человек», — он показал на того, о котором я сказал «да», — «он реализован, но никому не известен».

Человек просто сидел под деревом, без учеников. Возможно, он был самым одиноким человеком в огромной тридцатимиллионной толпе. Пагал Баба сначала прикоснулся к моим ногам, потом к его.

Человек сказал: «Но где ты нашёл этого ребёнка? Я никогда не думал, что ребёнок сможет признать меня. Я так хорошо скрывался. Ты можешь узнать меня, это хорошо, но как он смог сделать это?»

Пагал Баба сказал: «Это загадка. Поэтому я и прикасаюсь к его ногам, и ты прикоснись к его ногам сейчас». А кто мог тогда не повиноваться этому девяностолетнему старцу, Пагал Бабе? Он был настоящим Мастером и мудрецом старой Индии!

Рассказ Бхагвана Шри Раджниша о Масто Бабе — Просветленном Мастере и друге его юности

Маста Баба был великолепен, просто великолепен, и на такого человека я хотел бы походить. Он был в точности как будто сделанный ДЛЯ МЕНЯ. Мы стали друзьями ещё до того, как Пагал Баба познакомил нас.

Я стоял рядом с домом. Я не знаю, почему я стоял там, по крайней мере, я не могу вспомнить цель, это было так давно. Возможно, я тоже ждал, потому что Пагал Баба сказал, что человек сдержит слово, он придёт. А я был любопытным, как любой ребёнок в двенадцать лет. Я был ребёнком, и остался им несмотря ни на что. Возможно, я ждал, или притворялся, что был занят чем-то ещё, и смотрел на дорогу – и вот он! Я не ожидал, что он придёт так! Он бежал!

Он был не очень старым, не более тридцати пяти лет, на вершине молодости. Он был высоким мужчиной, очень худым, с прекрасными длинными волосами и прекрасной бородой.

Я спросил его: «Вы Маста Баба?»

Он был немного удивлён и сказал: «Откуда ты знаешь моё имя?»

Я сказал: «В этом нет ничего таинственного. Пагал Баба ждал вас, естественно он упомянул ваше имя. Но вы действительно тот человек, с которым я хотел бы быть. Вы такой сумасшедший, каким был Пагал Баба, когда он был молодым. Возможно, вы – просто вернувшийся молодой Пагал Баба».

Он сказал: «Кажется, ты ещё более сумасшедший, чем я. В любом случае, где Пагал Баба?»

Я показал ему дорогу и пошёл за ним. Он прикоснулся к ногам Пагал Бабы, который тогда сказал: «Это мой последний день и, Масто, я ждал тебя, я начал немного беспокоится».

Масто ответил: «Почему? Смерть ничего для тебя не значит».

Пагал Баба ответил: «Конечно, смерть для меня ничего не значит, но оглянись. Этот мальчик значит для меня многое, возможно, он сможет сделать то, что я хотел, но не смог. Прикоснись к его ногам. Я так долго ждал, что смогу представить тебя ему».

Маста Баба посмотрел в мои глаза,… и он был единственным настоящим человеком из многих, кого Пагал Баба представлял мне, и кого просил прикоснуться к моим ногам. Это стало почти стереотипом. Все знали, что если вы идёте к Пагал Бабе, вам придется прикоснуться к ногам этого мальчика, от которого одни неприятности. И вы должны прикоснуться к его ногам – что за абсурд! Этот человек, Масто определённо был другим. Со слезами на глазах и сложенными руками он сказал: «С этого мгновения ты будешь моим Пагал Бабой. Он покидает своё тело, но он будет жить в тебе».

Я не знаю, сколько прошло времени, потому что он не позволял мне уйти. Он плакал. Его прекрасные волосы были рассыпаны по земле. Он плакал. Снова и снова я говорил ему: «Маста Баба, хватит».

Он сказал: «Пока ты не назовёшь меня Масто, я не оторвусь от твоих ног».

«Масто» — это слово, которое употребляется пожилыми людьми по отношению к детям. Как я мог звать его Масто? Но был только один выход. Мне пришлось. Даже Пагал Баба сказал: «Не жди, назови его Масто, чтобы я мог умереть без единой тени вокруг меня».

Естественно, в такой ситуации мне пришлось назвать его Масто. В то мгновение, когда я произнёс это имя, Масто сказал: «Скажи это трижды».

На Востоке это тоже является договором. Пока вы не повторите что-то трижды, это не много значит. Так что я сказал три раза: «Масто, Масто, Масто. Теперь, пожалуйста, ты оставишь мои ноги?» И я засмеялся, Пагал Баба засмеялся, Масто засмеялся – и этот наш смех соединил нас вместе во что-то не разбиваемое.

В тот самый день Пагал Баба умер. Но Масто не остался, хотя я сказал ему, что смерть Пагал Бабы очень близка.

Он сказал: «Для меня теперь существуешь только ты. Когда бы мне ни понадобилось, я приду к тебе. Он в любом случае умрёт, на самом деле, скажу тебе правду, он должен был умереть три дня назад. Он жил только для тебя, чтобы смог представить меня тебе. И это не только ради тебя, это также ради меня».

Я спросил Пагал Бабу перед смертью: «Почему ты выглядел таким счастливым, когда сюда пришел Маста Баба?»

Он сказал: «Это просто обусловленный ум, прости меня».

Он был таким милым стариком. Просить прощения, когда вам девяносто лет, у мальчика, и с такой любовью…

Я сказал: «Я не спрашиваю, почему вы ждали его. Дело не в вас и не в нём. Он прекрасный человек и заслуживает ожидания. Я спрашиваю, почему вы так беспокоились».

Он сказал: «Я опять прошу прощения, чтобы ты не спорил сейчас со мной. Не то, чтобы я был против спора, как ты знаешь. Я очень люблю то, что ты споришь, и то, как ты оперируешь своими аргументами, но сейчас не время для этого. Действительно не время. Я живу на заимствованном времени. На самом деле, его уже нет. Я могу сказать тебе только одно: я счастлив, что он пришёл, и счастлив. Что вы оба отнеслись друг к другу по-дружески и с любовью, как я и хотел. Возможно, однажды ты увидишь истину в этой старой, традиционной мысли».

Мысль заключается в том, что пока три просветлённых человека не признают ребёнка, как будущего Будду, ему почти невозможно стать таким. Пагал Баба, ты был прав. Теперь я вижу, что это не просто соглашение. Распознать кого-нибудь как просветлённого, значит неизмеримо помочь ему. Особенно если вас распознает такой человек, как Пагал Баба и прикоснется к вашим ногам – или такой человек, как Масто.

Я продолжил называть его Масто, потому что Пагал Баба сказал: «Никогда больше не называй его Маста Баба, он обидится.

Масто был королём – не карточным королём, даже не королём Англии, а настоящим королём. Ничего не требовалось, чтобы доказать это. Странно, но он был первым человеком, назвавшим меня «благословенным», Бхагваном. А я был ребёнком, меня надо было направлять – и я был не лёгким ребёнком. Пока меня не убеждали, меня нельзя было сдвинуть ни на дюйм. Наоборот, я двигался в противоположном направлении, чтобы быть в безопасности.

Масто оставался неизвестным для мира из-за того, что никогда не хотел быть среди толпы. И в то время, когда его долг по отношению ко мне, как он обещал Пагал Бабе, был исполнен, он исчез в Гималаях. Он столько сделал для меня, что сложно даже перечислить это. Он познакомил меня с людьми, чтобы, когда мне понадобятся деньги, я бы сказал им об этом, и деньги бы появились. Я спросил Масто: «Они не спросят зачем?»

Он сказал: «Не беспокойся об этом. Я уже ответил на все их вопросы. Но они трусливы, они могут дать тебе свои деньги, но они не могут дать тебе свои сердца, поэтому не проси об этом».

Я сказал: «Я никогда ни у кого не прошу ничьего сердца, этого нельзя попросить. Или вы просто обнаруживаете, что его нет, или оно есть. Поэтому я не буду ни о чём просить этих людей за исключением денег, и это только тогда когда понадобится».

И он познакомил меня со многими людьми, которые всегда оставались безымянными, но когда бы мне ни понадобились деньги, они появлялись. Когда я был в Джабалпуре, где я работал и учился в университете более девяти лет, деньги приходили. Люди удивлялись, потому что моя зарплата была не очень большой. Они не могли поверить, как я мог ездить на такой прекрасной машине, жить в прекрасном доме с обширным зелёным садом. И в тот день, когда кто-то спросил, как такая прекрасная машина… в тот день появилась ещё две. Было три машины и негде было их держать.

На протяжении двадцати лет я регулярно пытался попасть на постоянное жительство в ШТАТ КАШМИР. Но в Кашмире странный закон: там могут жить только кашмирцы, но не другие индусы. Это странно. Но я знаю, что девяносто процентов кашмирцев (за исключением районов Ладака. ред.), — мусульмане, и они боятся, что как только индуистам будет разрешено там жить, их скоро станет большинство, потому что это часть Индии, а не Пакистана. Там идёт на самом деле просто политическая игра голосов, чтобы помешать индуистам.

Я не индуист, но везде виноваты бюрократы. Им действительно надо находиться в больнице для умалишённых. Они бы сделали всё возможное, чтобы не позволить мне жить в Гималаях. Я встречался даже с главным министром Кашмира, который был раньше известен, как премьер-министр этого штата. Огромные усилия были приложены, чтобы сместить его с поста премьер-министра Кашмира, на пост главного министра. И. естественно, как в одной стране, Индии, может быть два премьер-министра? Но он был очень упорным человеком, этот шейх Абдулла. Он был заключен в тюрьму на много лет. За это время была изменена вся конституция Кашмира, но этот странный пункт всё равно в ней остался. Возможно, все члены комитета были мусульманами, и никто из них не хотел, чтобы кто-то ещё въезжал в Кашмир. Я очень старался их убедить, но не было никакой возможности. Невозможно пройти сквозь этот толстый строй черепов политиков.

Я сказал шейху: «Вы сошли с ума? Я не индуист, вам не надо меня бояться. А мои люди пришли со всего мира – они никак не будут действовать на вашу политику – ни за, ни против». Бедный Кашмир столько бы он приобрёл для своего благосостояния, но политики рождаются глухими. Он послушал или, по крайней мере, притворился что слушает, но не услышал.

Он сказал: «Я знаю вас, поэтому я ещё больше боюсь. Вы не политик; вы принадлежите к совершенно иной категории. Мы всегда не доверяем таким людям, как вы».

В это мгновение я не могу забыть Масто. Он представил меня шейху Абдулле очень давно. Позже, когда я хотел въехать в Кашмир, особенно в Пахальгам, я напомнил шейху об этом знакомстве.

Он сказал: «Я помню, что тот человек тоже был опасен, а вы даже ещё опаснее. На самом деле, из-за того, что вы были представлены мне Масто Бабой, я не могу позволить вам стать постоянным жителем кашмирской долины».

Масто представлял меня многим людям. Он думал, что, возможно, они мне понадобятся; и они действительно были мне нужны – не для меня лично, а для моей работы. Но за исключением очень немногих, большинство оказалось очень трусливыми. Все они сказали: «Мы знаем, что вы просветлённый…»

Я сказал: «Остановитесь здесь. Это слово из ваших уст, немедленно становится непросветлённым. Или вы делаете то, что я говорю, или просто скажите — нет, но не говорите мне никакой ерунды».

Они были очень вежливыми. Они помнили Маста Бабу, и некоторые из них помнили даже Пагал Бабу, но они совершенно не были готовы сделать что-нибудь для меня. Я говорю о большинстве. Да, немногие очень помогли, возможно, один процент из сотен людей, которых представил мне Масто. Бедный Масто – его желание было, чтобы я никогда не оказывался в затруднении или в нужде, и чтобы всегда мог рассчитывать на людей, которых он мне представил.

Я говорил ему: «Масто, ты стараешься сделать всё, а я делаю даже больше, когда молчу, когда ты представляешь меня этим глупцам. Если бы тебя здесь не было, я бы стал причиной больших неприятностей. Этот человек, например, никогда меня не забыл. Я сдерживаю себя только ради тебя».

Масто смеялся и отвечал: «Я знаю. Когда я смотрю на тебя, в то время, когда представляю тебя важной персоне, про себя я смеюсь, думая: Боже мой, сколько усилий ты прилагаешь, чтобы не стукнуть этого идиота».

Шейх Абдулла использовал столько вежливых слов при нашем разговоре, и, всё равно он сказал мне в итоге: «Я бы позволил вам жить в Кашмире, если бы вы не были представлены Маста Бабой».

Я спросил шейха: «Почему? Ведь казалось, что вы почитаете его».

Он сказал: «Я никого не почитаю, я почитаю только себя. Но из-за того, что у него были последователи – особенно среди богатых людей Кашмира – мне пришлось почитать его. Я обычно встречал его в аэропорту, откладывая свою работу, только чтобы бежать за ним. Но этот человек был опасен. И если он представил вас мне, тогда вы не можете жить в Кашмире, по крайней мере, пока я нахожусь у власти. Да, вы можете приезжать и уезжать, но только как турист».

Я никогда не хотел встречаться с пандитом Джавахарларом Неру, отцом Индиры Ганди. Я говорил Масто, но он не слушал. Он был нужный для меня человек. Пагал Баба в самом деле выбрал верного человека. Я никогда не был прав ни в чьих глазах, а Масто был. Кроме меня, никто не знал, что он смеётся как ребёнок. Но это было личное дело, а сейчас я делаю доступным для всех много личных вещей.

Я сказал Масто: «Пожалуйста, сделай к твоей просьбе о встрече с премьер-министром небольшое дополнение, что возможно, однажды ему понадобится моя помощь. Я готов ехать, потому что тогда не нужно будет расстраивать бедного старого Масто. Но, Масто, есть ли у тебя храбрость сделать такое добавление?»

И немного неохотно Масто вставал и говорил: «Да, однажды, возможно, ему или другому премьер-министру будет нужна твоя помощь, а теперь поехали со мной».

Я согласился. Масто и я пошли в дом премьер-министра. Я не знаю, сколько людей уважало Масто, потому что я не много знал о его мире знакомств. Я спросил его по пути туда: «Ты назначил встречу?»

Он рассмеялся и ничего не сказал. Я сказал себе: «Если он не беспокоится, к чему беспокоится мне? Это не моё дело, я просто иду с ним».

Но ему не нужно было договариваться о встрече, это стало ясным, когда мы вошли в ворота. Полицейский упал к его ногам, говоря: «Масто Баба, ты не был здесь много месяцев, и мы хотим увидеть тебя. Иногда премьер-министру нужно твоё благословение».

Масто рассмеялся, но ничего не сказал. Мы вошли. Секретарь прикоснулся к его ногам и сказал: «Вам нужно было бы просто позвонить, и мы послали бы вам машину премьер-министра. А кто этот мальчик?»

Масто сказал: «Я привёз этого мальчика, чтобы представить его Джавахарлалу и никому больше. И, пожалуйста, помните: о нём не нужно никогда упоминать».

В этот день для меня было невозможно узнать человека сидящего в офисе и ждущего аудиенции. Я не слышал о нём тогда, но он выглядел достаточно невежественным. Я подумал, что он обладает властью. Я спросил Масто: «Кто это человек?»

Масто сказал: «Забудь о нём, он немногого стоит. Это Морарджи Десаи».

Я сказал: «Он ничего не стоит?»

Масто ответил: «Я имею в виду никакой реальной ценности. Конечно, он член кабинета министров, но взгляни на него: он очень злится, потому что считает, что пришло его время быть премьер-министром».

Секретарь вызвал нас первыми, сказав Морарджи Десаи подождать. Это было оскорбительно, хотя и непреднамеренно сделано Джавахарлалом, но Морарджи возможно не забыл этого и по сей день. Мы вошли, и это заняло не пять минут, а, по крайней мере, полтора часа. И Морарджи Десаи должен был ждать. И это было для него слишком. Встреча была назначена ему, а кто-то ещё, саньясин с юношей прошли перед ним… и ему пришлось ждать полтора часа!

В первый раз в моей жизни я удивился на этой встрече, потому что я был там, чтобы встретить не поэта, а политика и государственного чиновника. Я встретил поэта. Джавахарлал не был политиком в разговоре с нами. И, конечно же, он не мог воплотить свои мечты в реальность. «Конечно же», потому что поэты всегда терпят неудачу. Даже в поэзии они часто терпят поражение. Они обречены на это, потому что они стремятся к звёздам. Они не могут быть удовлетворены маленьким, конечным. Они хотят, чтобы всё небо принадлежало им.

Всё это меня совершенно смутило. Даже Джавахарлал мог видеть это, и он сказал: «Что случилось? Кажется, что юноша шокирован».

Масто, даже не посмотрев на меня, сказал: «Я знаю этого юношу. Вот почему я привёл его сюда. Фактически, если бы это было в моей воле, я бы привёл тебя к нему».

Теперь Джавахарлал был шокирован. Но он был человек огромной культуры. Он взглянул на меня снова, чтобы понять значение слов Масто. Мгновение мы смотрели друг на друга, и затем оба рассмеялись. И он смеялся не как старик; но как ребёнок. Он был очень красив, я говорю это непросто так, потому что я видел тысячи прекрасных людей, но могу сказать без преувеличения, что он был одним из самых прекрасных.

Это странно: мы говорили о поэзии, а Морарджи ждал снаружи. Мы говорили о медитации, а Морарджи ждал снаружи. Я всё ещё могу видеть эту сцену – он, должно быть, курил. Фактически в этот день и началась наша вражда с Морарджи Десаи. Конечно, не с моей стороны, я не имею ничего против него. Всё, что его заботит – это просто глупо, недостойно быть против этого. Да, иногда над ним бывает хорошо посмеяться. Вот что я делал с его именем и с его учением о уринотерапии – учением о том, как пить свою мочу. Он в Америке проповедовал это. Никто не стал его спрашивать: пьёт ли он свою мочу или чью-то ещё – потому что, когда человек пьёт мочу, это достаточное свидетельство того, что он выжил из ума. В этот день он стал моим врагом, но я этого не знал. Это произошло из-за того, что он ждал полтора часа. Должно быть, он спрашивал у секретаря: «Кто это юноша? И почему его представляют премьер-министру? И почему в этом заинтересован Масто Баба?

Конечно, если вы сидите полтора часа вам нужно о чём-то поговорить. Я могу это понять, но ему это трудно было переварить. Это было тяжело, но ещё тяжелее было ему проглотить то, что он увидел, когда Джавахарлал вышел на крыльцо, просто, чтобы сказать «до свиданья» двадцатилетнему парню. В это мгновение он увидел, что премьер-министр говорил не с Масто Бабой, но с этим странным, неизвестным юношей в деревянных сандалиях, создающих шум на всей прекрасной мраморной веранде. А у меня были длинные волосы и странная одежда, которую я сшил сам, потому что тогда не было моих саньясинов, которые сейчас шьют одежду. Не было никого…

Я был представлен Индире тоже Мастой. Только случайно, в коридоре, когда мы уходили, и Джавахарл Неру вышел, чтобы попрощаться с нами, появилась Индира. В то время она была никем, просто молодой девушкой. Её представил мне отец. Конечно, Масто тоже был там, и с его помощью мы встретились. Но Индира могла не знать Масто или, кто знает? – может быть, она знала его. Встреча с Джавахарларом оказалась такой значительной, что она изменила всё моё отношение, не только к нему, но и к его семье тоже.

Он говорил со мной о свободе, о правде. Я не мог этому поверить. Я сказал: «Вы понимаете, что мне всего двадцать лет, я просто молодой человек?»

Он сказал: «Не беспокойся о возрасте, потому что мой опыт подобен ослу, даже если он стар, он всё равно остается ослом. Старый осёл не обязательно становится лошадью – он не становится даже мулом, что же говорить о лошади. Поэтому не беспокойся о возрасте». Он продолжил: «Мы можем на мгновение совершенно забыть, сколько тебе лет и сколько лет мне, и давай обсудим этот без возрастных, кастовых преград или преград убеждений и позиций». Потом он сказал Масто: «Баба, вы не могли бы, пожалуйста, закрыть дверь, чтобы никто не вошёл. Я не хочу видеть даже своего личного секретаря».

И мы говорили о таких великих вещах! Я был удивлён, потому что он слушал меня с таким же вниманием, как и люди в сегодняшней аудитории Гаутамы Будды. И у него было такое прекрасное лицо, которое может быть только у Кашмирца. Он спрашивал о випассане. Я очень не хотел говорить ему о том, что такое випассана из-за ситуации. ВИПАССАНА означает «смотреть назад». Пассан означает «смотреть», випассана означает смотреть внутрь, смотреть назад.

Я дотронулся до Масто ногой, но он сидел как йоги. Он, очевидно, подозревал, что я сделаю нечто подобное, поэтому он был готов ко всему, что произойдёт. И я сильно его ударил.

Он сказал: «Ой!»

Джавахарлал спросил: «Что случилось?»

Масто сказал: «Ничего».

Я сказал: «Он врёт».

Масто сказал: «Это уж слишком. Ты ударил меня и так сильно, что я забыл, что мне нужно хранить молчание и не становиться мячиком в твоих руках, а теперь ты говоришь Джавахарлалу, что я вру».

Я сказал: «Теперь он не врёт, но показывает вам, как вы можете забыть, а випассана означает незабывание, осознанность». И я сказал Масто: «Я объясняю Випассану Джавахарлалу, поэтому я сильно тебя ударил. Пожалуйста, извини меня, но не думай, что это было в последний раз».

Джавахарлал сильно рассмеялся. Так сильно, что слёзы показались у него на глазах. Таково всегда качество настоящего поэта, а не заурядного. Заурядных поэтов можно купить, но он был не таким, он не продавался. Он был действительно одной из тех редких душ, которых Будда называл Бодхисаттвами.

Я был удивлён и продолжаю быть удивлён тем, как он мог стать премьер-министром. Но первый премьер-министр Индии был человеком совершенно других качеств, чем все последовавшие за ним. Он не был выбран толпой, он не выбран из кандидатов, его выбрал Махатма Ганди. Так поэт однажды стал премьер-министром.

Мы долго говорили о поэзии. Даже Масто, который знал его много лет, был удивлён, что он говорил о поэзии и значении поэтических переживаний. Я сказал Масто: «Я думаю, что в душе он не политик – возможно, он политик случайно, но не по внутренне присущей ему природе». И Джавахарлал кивнул и сказал: «По крайней мере, один человек в моей жизни сказал всё точно, а я не был способен чётко это сформулировать. Это было расплывчато… Но теперь я знаю, что случилось. Это была случайность».

«И фатальная», — добавил я. И мы все рассмеялись. Но я сказал: «Случай был фатальным, но твой поэт не задет, а другое меня не волнует. Ты всё ещё можешь видеть звёзды как ребёнок».

Он сказал: «Ты опять угадал!... Потому что я люблю смотреть на звёзды – но как ты об этом узнал?»

Я сказал: «Так уж вышло. Я знаю, что такое быть поэтом, поэтому я могу описать тебе это детально. Не удивляйся. Просто отнесись к этому легко».

Это была не последняя наша встреча, это была лишь первая. Когда мы расставались, Джавахарлал сказал: «Можешь ли ты прийти завтра в это же время?»

В этот вечер он позвонил нам вновь по телефону и сказал: «Не забудьте, я отменил все свои другие встречи, и я буду ждать вас обоих».

Нам не нужно было ничего делать. Масто пришёл просто, чтобы познакомить меня с премьер-министром, и это было сделано. Масто сказал: «Если премьер-министр хочет, мы должны остаться. Мы не можем сказать нет, это не поможет твоему будущему».

Я сказал: «Не беспокойся о моём будущем. Поможет ли это Джавахарлалу или нет?»

Масто сказал: «Ты невозможен». И он был прав, но я узнал об этом слишком поздно, когда уже было трудно измениться. Я так привык быть тем, кем я являюсь, что для меня даже в маленьких вещах трудно измениться.

Мы пришли на следующий день, и Джавахарлал пригласил своего зятя, мужа Индиры Ганди. Я удивляюсь, почему он не пригласил свою дочь. Позже Масто сказал мне: «Индира заботится о Джавахарлале. Его жена умерла молодой, и у него был только один ребёнок – его дочь Индира, и она была ему и дочерью, и сыном».

В Индии, когда дочь выходит замуж, она должна идти в дом своего мужа. Она становится частью другой семьи. Индира так не сделала. Она просто отказалась. Она сказала: «Моя мать умерла, и я не могу оставить моего отца одного». И это было началом конца её замужества. Они остались мужем и женой, но Индира никогда не была частью семьи Фирюзе Ганди. Даже два их сына, Санджай и Раджив, естественно из-за неё принадлежали к семье матери.

Масто сказал мне: «Джавахарлал не может пригласить их вместе. Они сразу же начнут бороться».

Я сказал: «Это странно. Разве они не могут хоть на один час забыть, что они муж и жена?»

Масто сказал: «Это невозможно забыть даже на одно мгновение. Быть мужем и женой означает объявить войну». Хотя люди называют это любовью, в самом деле, это холодная война. Лучше бы иметь обычную войну, чем холодную войну двадцать четыре часа в сутки. Она замораживает всё ваше существо.

Мы были удивлены, когда он пригласил нас на третий день. Мы думали уехать, а во второй день он ничего не сказал. Утром третьего дня Джавахарлал позвонил. У него был личный номер телефона, которого не было ни в одном справочнике. И лишь очень немногие близкие люди могли позвонить по этому номеру.

Я спросил Масто: «Он позвонил нам сам. Разве он не мог просто сказать секретарю позвонить нам?»

Масто объяснил: «Нет, это его частный номер; даже его секретарь не знает, что он приглашает нас. Секретарь узнает, только когда мы вступим на крыльцо».

На третий день Джавахарлал представил меня Индире Ганди. Он просто сказал ей: «Не спрашивай кто он, потому что сейчас он никто, но однажды он может стать действительно кем-то».

Я знаю, что он был неправ. Я продолжаю быть никем, и останусь никем до самого конца. Быть никем это огромное блаженство; пространство становится огромным. Я должно быть один из наиболее вылетевших людей в мире. Но всё же я никто. И это здорово – просто здорово.

Мы говорили о многом. Я не думаю, что в этом доме – я имею ввиду дом премьер-министра – какая-нибудь встреча длилась так долго. К тому времени, когда мы закончили, было девять тридцать – три часа! Даже Джавахарлал сказал: «Это была самая длинная встреча в моей жизни, и самая плодотворная».

Я спросил: «Что за плоды она принесла вам?»

Он сказал: «Дружбу человека, который не принадлежит этому миру и никогда не будет ему принадлежать. Я буду лелеять это как священную церемонию» И в его прекрасных глазах я мог увидеть первые слёзы. Я убежал, чтобы не обнимать его, но он пошёл за мной и сказал: «Не было необходимости так спешить».

Я сказал: «Слёзы пошли быстрее». Он засмеялся, и мы вместе заплакали.

Это случается очень редко, и только лишь или с сумасшедшими, или в высшей степени интеллигентными людьми. Он не был сумасшедшим, но в высшей степени интеллигентным. Мы – я имею в виду Масто и я – снова и снова говорили об этой встрече, особенно о слезах и смехе. Почему? Естественно, мы, как всегда, были не согласны друг с другом. Это стало обычным явлением. Если я соглашался, он не верил этому. Это был такой шок.

Я сказал: «Он плакал из-за тебя, а смеялся из-за той свободы, которая у меня есть».

Конечно, интерпретация Масто была такой: «Он плакал из-за тебя, не из-за себя, потому что он мог видеть, что ты смог бы стать серьёзным политиком, и смеялся над своей собственной мыслью».

Так думал Масто. Не было возможности разрешить этот спор, но, к счастью, Джавахарлал сам разрешил его, случайно. Масто сказал мне об этом.

Перед тем, как Масто навсегда покинул меня, чтобы исчезнуть в Гималаях, он сказал мне: «Ты знаешь, Джавахарлал снова и снова вспоминал тебя, и особенно при нашей последней встрече он сказал мне: «Если ты увидишь этого странного юношу, если ты как-то беспокоишься о нём, держи его подальше от политики, потому что я всю жизнь потерял с этими глупыми людьми. Я не хочу, чтобы этот мальчик заручался голосами совершенно глупой, посредственной, необразованной толпы. Нет, если ты имеешь в его жизни хоть какой-нибудь голос, пожалуйста, защити его от политики».

Я никогда больше не видел Джавахарлала, хотя он жил ещё многие годы. Но так как он и хотел – я навсегда решил это, его совет стал только подтверждением моего собственного решения – я никогда в жизни не голосовал на политических выборах, и никогда не был членом ни одной политической партии, даже никогда не думал об этом. На самом деле, на протяжении тридцати лет, я совершенно не думал об этом.

С этой аудиенции у Джавахарлала Неру началась моя дружба с Индирой. Она уже тогда занимала высокий пост и вскоре стала лидером правящей партии Индии, затем министром правительства Джавахарлала, и, в конце концов, премьер-министром. Индира была единственной женщиной, которую я знал, которая могла справиться с этими идиотами, политиками; и она хорошо справлялась.

Как ей это удавалось, я сказать не могу. Возможно, она узнала все их недостатки, когда она была ещё никем. Просто ухаживала за старым Джавахарлалом. Но она знала их грехи так хорошо, что они боялись её, дрожали. Но даже Джавахарлал не мог выбросить этого идиота, Морарджи Десаи, из своего кабинета.

Я сказал это Индире при нашей последней встрече – это было уже несколькими годами позже, после того как умер Джавахарлал; приблизительно в 1968 году. Она сказала мне: «То, что ты говоришь совершенно правильно, и я хотела бы сделать это, но что делать с такими людьми как Морарджи? Они в моём кабинете и их большинство. Хотя они принадлежат моей партии, они будут не способны понять, если я попытаюсь провести всё, что ты говоришь. Я согласна с тобой, но я чувствую себя беспомощной». Я всегда любил Индиру Ганди. Я всё еще люблю её, хотя она не сделала ничего, чтобы помочь моей работе – но это другое дело. Я полюбил её с того мгновения, когда она мне сказала, или скорее прошептала на ухо, хотя нас никто не мог услышать, но кто знает – политики люди актуальные. Она прошептала: «Что-нибудь я сделаю обязательно».

В это мгновение я не мог себе представить, что она имеет в виду – «что-нибудь». Но через семь дней я прочитал в газете, что Морарджи Десаи был выведен из состава кабинета. Я был далеко в этот момент, в нескольких тысячах километров.

Масто, перед тем как покинуть меня, сказал: «Джавахарлал дал мне имя одного человека, Гханшьям Дас Берла. Это самый богатый человек в Индии, и он был близок к семье Джавахарлала. К нему можно обратиться при любой необходимости. И давая этот адрес, Джавахарлал тогда сказал: «Этот юноша мысленно преследует меня. Я предсказываю, что он может стать…» и Масто замолчал.

Я сказал: «Что случилось? Договаривай».

Масто сказал: «Я договорю, это молчание принадлежит ему. Я просто ему подражаю. То, о чём ты меня спросил, я спросил у него. Потом Джавахарлал закончил предложение. И я скажу тебе, — сказал Масто, — какая была причина. Джавахарлал сказал: «Однажды он может стать…» А потом замолчал. Возможно, он что-то взвешивал про себя, или был не очень уверен, что хотел сказать. Потом он сказал: «Махатмой Ганди».

Джавахарлал давал мне величайшее уважение, какое только мог. Махатма Ганди был его учителем, а также человеком, который решил, что Джавахарлал будет первым премьер-министром Индии. Естественно, когда Махатму Ганди застрелили, Джавахарлал плакал. Выступая по радио, плача, он сказал: «Свет потух. Я не хочу больше ничего говорить. Он был нашим светом, теперь мы будем жить в темноте».

Если он сказал это Масто, колеблясь, тогда или он думал, сравнивать ли этого незнакомого юношу с известным во всём мире махатмой и другими именами. Я думаю, что это более вероятно, потому что Масто сказал ему: «Если я расскажу это, он немедленно скажет: «Ганди! Это последний человек в мире, которым я хотел бы быть. Я лучше отправлюсь в ад, чем буду новым Махатмой Ганди». Так что будет лучше, если вы узнаете, какова будет его реакция. Я очень хорошо знаю его. Он не сможет вынести этого сравнения – а он действительно любит вас; не уничтожайте человека, который любит вас этим именем».

Я сказал Масто: «Это уже слишком. Тебе не надо было говорит это ему. Он стар, а что касается меня, он сравнил меня с величайшим человеком в своём понимании».

Масто сказал: «Подожди. Когда я произнёс это, Джавахарлал сказал: «Я подозревал это, поэтому я ждал, думая, говорить ли это или нет. Тогда не говори это ему, измени имя. Возможно, он станет Гаутамой Буддой!»

Рабиндранат, великий индийский поэт, написал, что Джавахарлал втайне очень любил Гаутаму Будду. Почему втайне? Потому что он никогда не любил организованную религию и также не верил в Бога, а он был премьер-министром Индии.

Масто сказал: «Тогда я сказал Джавахарлалу: «Прости меня. Ты подошёл очень близко, но, честно говоря, ему не понравится никакое сравнение». А ты знаешь», — спросил меня Масто, — «что Джавахарлал ответил? Он сказал: «Это такой человек, которого я люблю и уважаю. Но защити его всеми возможными мерами, чтобы он не был пойман политикой, которая разрушила меня. Я не хочу, чтобы такое же бедствие случилось с ним».

Джавахарлал не любил читать по бумажкам, на самом деле его секретари очень беспокоились. Один из его секретарей, позже, через много лет, стал моим саньясином. Он признался, что когда они приготовили речь на выступление о смерти Махатмы Ганди, Джавахарлал бросил её нам прямо в лицо и сказал: «Вы глупцы! Вы думаете, что я буду читать написанную вами речь?»

Я немедленно признал этого человека, Джавахарлала, одним из тех немногих людей в мире, которые настолько чувствительны, и всё же могут быть полезными, не эксплуатировать, и подавлять, но служить.

Я сказал Масто: «Я не политик и никогда им не буду, но я уважаю Джавахарлала, не потому что он премьер-министр, а потому что он уже признаёт меня, хотя я всего лишь возможность. Возможно, это может произойти, а может и не произойти, кто знает о просветлении? Но это ударение на том, чтобы ты защищал меня от политиков, показывает, что он знает больше, чем на самом деле людям кажется»

Однажды ночью мы лежали с Масто на берегу Ганга, обсуждая многие вещи. Мы наслаждались тем, что были вместе, или обсуждая что-то, или молча. Тот самый Ганг, где впервые были спеты Упанишады, где Будда произнёс свою первую проповедь, где танцевал Кришна, где медитировал и жил Махавира… Невозможно подумать о восточном мистицизме без Гималаев и Ганга. Их вклад огромен.

Я помню красоту этой тишины… Мы сидели там часами. Однажды ночью мы заснули там, на песке, потому что Масто сказал: «Сегодня ночью так прекрасно, что было бы оскорбительно спать в постели. Звёзды так близко». Это его слово «оскорбительно», я просто цитирую.

Я сказал: «Масто, ты знаешь, что я люблю звёзды, особенно, когда они отражаются в реке. Звёзды прекрасны – но их отражение, это чудо. То, что вода делает так легко, можно сравнить только с чудом. Я люблю звёзды, реку, отражение звёзд, и я люблю такое общество и теплоту. Поэтому не возникает даже вопроса, чтобы остаться…

Этот ашрам в Пуне создан по нескольким причинам. Несколько целей вам известны, а некоторые известны пока только мне. Одна из целей, неизвестных организаторам ашрама – это то, что я ожидаю некоторые души.

Рейтинг: 2.3 (Проcмотров: 8775)

Читайте раздел Ошо на портале эзотерики naturalworld.guru.